Книга Книга катастроф - Александр Юрченко

Вот что ответил Никифор Григора своему адресату: «Я чрезвычайно удивляюсь, любезный друг, каким образом меня, своего друга, ты побуждаешь заняться такими пустыми вещами и употребить язык на изобличение таких очевидных нелепостей, — и тех, которые часто вырываются из западных бездн, подобно потокам лавы, вырывающейся из кратеров Ифеста, и тех, которые во множестве, подобно густому снегу, сыплются с горной страны. Да, друг, мы оскорбили бы и самих себя, и вместе науку, если бы занялись такими вещами. Заниматься добровольно развращенными нравами и речами — значит быть недалеко от порока и от опасности попасть б сеть заслуженного порицания; а каково пятно, таков же и позор, от которого избави Бог. Разве не превышает Кавказа невежество тех, из которых одни, именно обитатели нижних стран, привыкли отливать речи, далеко не согласные с истиной, а другие (это обитатели верхних стран) издают какие-то бессмысленные и ребяческие звуки и говорят, будто свое знание получили они по наследству от персов и халдеев? Если вся ученость халдеев и персов ограничивается лишь знанием того, что небо представляет в воздушной сфере прекрасное и стройное течение звезд и с началом весны дает доход государственным писцам, а с окончанием лета приносит болезни старикам; то что и говорить — всякий желающий может смеяться над наукой и унижать ее: и тот, кто правит лошадьми, и тот, кто играет на сцене. Мне странно и удивительно, как эти люди не предсказывают еще, что дубы принесут множество желудей, или что терновник оцарапает руку, если его коснуться, или что куница, родив детеныша, будет матерью рожденного, или что летом будет жарко, а зимой холодно и тому подобных вещей, быть может неизвестных для животных, но совершенно очевидных для всех людей. Но чтобы ни тебе не наскучить, ни достоинство науки не унизить, вдавшись в такие крайности, пойдем средним путем и обличим лишь отчасти этих полуденных ветрогонов (их лучше бы назвать земными планетами, которые много заблуждения внесли с собой в воздушную область) Стоит лишь взять за конец, чтобы распустить, точно Пенелопину ткань, все, что наплетено ими. Они предсказывают движение ветров, от которого будто бы истлеют тела человеческие. А я желал бы знать, как произойдет это тление. Если бы ветер был больше, чем простое движение и рассечение воздуха, то эти слова, может быть, и имели бы какой-нибудь смысл. Вещества посторонние проникают воздух или входя в него, — таковы камень, железо и все, что тверже воздуха, — или же смешиваясь с ним, — таковы вещества, разливающиеся и совершенно однородные с воздухом, как-то: запахи, цветы и молнии. Поэтому, если бы и ветер, будучи отличен от воздуха, действовал каким-либо из этих способов, — или рассекая воздух и заступая его место, или смешиваясь с ним, — тогда все живое мгновенно подвергалось бы тлению. Но мы видим, напротив, что воздух всегда сохраняет благорастворенность. А ветер есть не что иное, как усиленное движение и разлитие воздуха, который всегда в обилии стремится на нас отовсюду, но которым каждый из нас пользуется лишь столько, сколько нужно, как бы ни было много его вокруг нас. Быть может, и это еще нужно предсказывать, но в таком случае я не знаю уже, что и сказать. Они говорят еще, что от движения всех вместе ветров сдвинутся со своих мест и разрушатся деревья, горы и города. Но как и куда все это сдвинется со своих мест, когда, по их же словам, ветра окружат все вещи с диаметрально противоположных концов? Если от сильного и порывистого движения одного ветра разрушится дом или покачнется в другую сторону дерево, то в этом еще ничего не будет нового и выходящего из круга вещей обыкновенных. Но как скоро станут дуть многие ветра разом с противоположных концов, то уже не разрушат ничего: действие одного будет тогда умеряться и уничтожаться противодействием другого и, при равносильном взаимодействии их, все, что подвергнется их напору, будет стоять неподвижно. Притом, чтобы ветры дули все вместе с диаметрально противоположных концов, такого свойства ни Аристотель не приписывает им, ни долгий опыт не подтверждает. Но вот еще, чего я едва было не опустил: такое столкновение ветров, говорят они, произойдет от стечения под одним знаком зодиака Крона и Арея[63] и от имеющего произойти перед тем затмения солнца. Итак, если окажется ложным это основание, то уже само собой разумеется, окажутся ложными и выводы, делаемые из него; подобно тому, как если подсечь корень дерева, то оно тотчас засохнет, лишившись самой жизненной своей части. Что же? Крон и Арей не только в настоящее время не находятся под одним знаком, но и в два сразу следующих года не могут сойтись между собой; так как Арей, оставив давно уже Крона в пятнадцатой части Льва, сам переходит в клешни Скорпиона; а затмения солнечного ни во все это лето, ни в следующую осень не может быть, хотя бы все люди и все птицы кричали о том. В этом могут вполне убедить тебя лучшие наставники — время и чувство. Ничто не имеет такого значения в науке, как свидетельство опыта и чувства. Чувство, сказано, доставляет опыты, а опыты доставляют основания для науки. Только посеяв семя в землю, можно получить колос, а без семени нельзя ожидать и прозябения; так точно и здесь. Если будет затмение солнца и стечение Крона и Арея, то, пожалуй, будет и столкновение ветров, и разрушение городов, и возвышение гор; если же не будет первого, то по необходимости не будет и последнего и все горы и все города останутся на своих местах. Известное дело, что при отсутствии условий для известных явлений этих явлений не может быть. Они между тем доходят до такой нелепости, что принимают за причину то, что не может быть причиной, и наоборот — не видят причины в том, что действительно причина. Конечно, то или другое положение звезд может предуказывать те или другие события, частью ближайшие, частью отдаленные, но они не в силах были понять это и поставляли причиной одно вместо другого, далеко уклонившись от надлежащего пути» (Никифор Григора. 9. 11).

Альбрехт Дюрер. Четыре всадника Апокалипсиса

До прихода Великой чумы, поразившей в 1348 г. все страны Средиземноморья, оставалось восемнадцать лет. Дыхание Черной смерти и стало тем самым ветром, от движения которого истлели тела человеческие. Какие действия мог предпринять византийский двор, если бы со вниманием отнесся к прогнозу колхидских астрологов? Остановить черноморскую торговлю, разносчицу бубонной чумы, могла только сама чума. Итальянские торговые фактории на Черном море были ориентированы на мировую торговлю китайскими товарами. Черная смерть пришла этими же караванными путями.

В октябре 1347 г. двенадцать генуэзских галер с Ближнего Востока причалили в порту Мессина. Их экипажи пребывали в плачевном состоянии, многих уже не было в живых, остальные тяжело больны. Смертоносные корабли отказывались принять во всех портах Средиземноморья, в том числе и в самой Генуе. Наконец, они бросили якорь в Марселе. Епископ, исповедовавший умирающих, вскоре скончался, а вместе с ним и его каноники. К проклятым кораблям никто не осмелился приблизиться, хотя они были полны шелка и драгоценностей. Из города чума распространилась по Провансу и далее по всей Европе. Причиной эпидемии современники (как христиане, так и мусульмане) считали в первую очередь гнев Всевышнего. Но назывались и другие факторы, например астрологические. Так, Ги де Шолиан обьяснял начало эпидемии неблагоприятным сочетанием планет, а постановление профессоров Сорбоны 1348 г. гласило, что мор произошел от «дурного воздуха. Тревожная реальность заставила ученый мир перейти на язык астрологов.