Книга Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира - Грегори Кларк

Как выглядели общества на рассвете оседлой аграрной эры, сразу после неолитической революции, произошедшей около 8000 лет до н. э.? На основе наблюдений над современными сообществами, занимающимися собирательством и подсечно-огневым земледелием, мы можем ожидать, что ранние аграрные общества состояли из импульсивных, жестоких и ленивых людей, не знавших ни письменности, ни счета. Этнографы, изучая подобные группы, обращают внимание на высокую норму временного предпочтения, высокий уровень межличностного насилия и малый трудовой вклад. Ограниченными были и способности к абстрактным рассуждениям.

Крайний пример подобного сообщества представляют собой пираха — собиратели из бразильской Амазонии. В их языке есть лишь три числительных, означающие «примерно один», «примерно два» и «много». В ходе тестов они были не в состоянии уверенно найти группы из одинакового числа предметов, если тех было больше трех, и этого им почти никогда не удавалось, когда число предметов в группе достигало 9[226]. При этом пираха — превосходные охотники и легко проходят тесты на ориентацию в пространстве и на прочие способности. Многие другие современные сообщества собирателей также не знают других числительных, кроме «один», «два» и «много». Таким образом, сообщества собирателей, очевидно, не подвергались отбору, создававшему необходимость в таких способностях и представлениях, которые привели к промышленной революции.

В мире, созданном неолитической революцией, экономический успех пришел к совсем другим людям по сравнению с теми, для кого он был типичен в эру охоты и собирательства, — к людям терпеливым, способным ждать ради более высокого уровня потребления в будущем, готовым долго работать, а также способным производить формальные расчеты в мире, где существовали всевозможные типы вводных и итоговых данных: выращивание какой культуры принесет наибольшую прибыль, сколько усилий это потребует, в какую землю выгодно инвестировать средства. Как мы видели на примере Англии, по крайней мере начиная со Средневековья те люди, которые преуспевали в рамках данной экономической системы — накапливали активы, приобретали навыки, обучались грамоте, — увеличивали свою относительную численность в следующем поколении. Таким образом, вполне можно допустить, что в течение долгой аграрной эпохи, которая завершилась промышленной революцией, человек становился все более биологически адаптированным к современному экономическому миру.

Мы ни в коем случае не хотим сказать, что люди, населявшие оседлые аграрные экономики накануне промышленной революции, стали более умными по сравнению со своими предками из числа охотников и собирателей. Ведь, как указывает Джаред Даймонд, охотникам и собирателям для выживания и воспроизводства требуется много сложных навыков[227]. Это иллюстрируется на рис. 9.7, где показано распределение заработков в группе сельскохозяйственных рабочих разных возрастов в Англии 1830-х годов по сравнению с распределением дохода у охотников аче (измеряемого в килограммах мяса на охотника в день). Английские сельскохозяйственные рабочие лучше всего зарабатывали в 20-летнем возрасте, в то же время возраст самых удачливых из охотников аче превышает 40 лет, несмотря на то что пика физической силы аче достигают на своем третьем десятке[228].

ИСТОЧНИКИ: Данные об охотниках и собирателях: Walker et al., 2002, p. 653; данные о заработке английских сельскохозяйственных рабочих: Burnette, 2006.

РИС. 9.7. Величина дохода в общинах охотников исобирателей и сельскохозяйственных общинах в зависимости от возраста

Несомненно, что охота в отличие от сельскохозяйственного труда была сложным делом, на обучение которому уходили годы. Соответственно, дело вовсе не в том, что жизнь в аграрном обществе делала людей более умными. По отношению к среднему человеку разделение труда, существующее в аграрном обществе, упрощало работу и повышало ее однообразие. Суть нашей аргументации состоит в том, что аграрная экономика вознаграждала экономическим, а соответственно и репродуктивным, успехом определенный набор навыков и типов поведения, резко отличавшийся от того, который позволял достичь наилучших результатов в доаграрном мире: например, отныне стала цениться способность повторять простые монотонные действия час за часом, день за днем. Разумеется, нет ничего естественного или гармоничного в предрасположенности к труду, сохраняющейся даже после того, как удовлетворены все основные потребности, обеспечивающие выживание.

Сила отбора, основанного на выживании богатых, также, по-видимому варьировалась в зависимости от условий, в которых жило конкретное оседлое аграрное общество. Так, в XVII веке в условиях Новой Франции (Квебек) с ее жизнью на фронтире, где земля имелась в изобилии, люди были малочисленны, а заработки крайне высоки, наибольшего репродуктивного успеха достигали беднейшие и наиболее неграмотные[229]. Чем более стабильным становилось общество, тем сложнее было добиться репродуктивного успеха путем войн и завоеваний и тем выше были шансы того, что в дело вступят вышеописанные механизмы.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что Китай, несмотря почти на целое поколение жизни при коммунистическом режиме в его крайних проявлениях в 1949–1978 годах, не претерпел никаких изменений как общество, пронизанное духом индивидуализма и капитализма. Никаким мечтателям-утопистам не справиться с результатами 10 тысяч лет существования общества в условиях мальтузианского естественного отбора.

В главе 8 мы видели, что в основе экономической теории лежит идея о том, что за различиями в экономических успехах обществ стоят стимулы, порождаемые различными социальными институтами. Как считают экономисты, при наличии одних и тех же стимулов и одной и той же информации все люди в экономическом плане будут вести себя одинаково. В данной главе нами установлено, что по отношению к истории доиндустриального мира это допущение является необоснованным. Принципиальные предпочтения людей под давлением мальтузианского отбора изменялись по мере того, как мир приближался к промышленной революции.

В последующих главах мы покажем, каким образом это давление, с разной силой действовавшее на разные общества, помогает объяснить природу промышленной революции и дать ответ на вопрос о том, почему она произошла именно в том месте и в то время.