Книга Долгое молчание - Этьен ван Херден

Но Летти напрасно смотрела на дверь. Карел так и не появился. Самое близкое, что осталось от него, это вода, блестевшая в дальнем поле, за деревьями, когда поднимали шлюзовую перемычку. Сверкающая вода, искрящаяся среди люцерны, медленно прокладывающая себе путь по пересохшей земле. Летти, как загипнотизированная, смотрела на нее, пока кто-нибудь не дергал ее за локоть.

Когда все наелись до отвала, подошли, чтобы пожать Летти руку, а дети хватали шарики и выбегали с ними на жаркое солнышко, где шарики натыкались на колючки деревьев и лопались или уплывали в синеву неба. Собрали пустые тарелки, остатки фруктовых пирожных сложили в коробки, чтобы унести домой. Летти попрощалась с каждым и повернулась к опустевшему залу: крошки на полу, разноцветные ленточки на спинках стульев, слова «Добро пожаловать обратно в Йерсоненд, мисс Летти», написанные на доске над фразой: «Пусть Господь дарует тебе Свое благословение».

К чему все это? — думала она, снова оборачиваясь к ясному белому свету снаружи. Она не понимала: может, жители Эденвилля пытались через нее подобраться ко всем Писториусам; не понимала, какую роль играет во всем этом. Кровавое Дерево еще влажное, говорили люди — даже во время вечеринки лились слезы о том, что произошло в тот дождливый день. Фиелиса Джоллиса вытащили из дома за ноги; его повесили прямо на дверном косяке, а он кричал о своей невиновности. Но констебли и их помощники — горячие молодые фермеры с Кару Убийц — не желали слышать разумных доводов.

Может быть, решила в конце концов Летти, такой прием на самом деле шел прямо от сердец жителей Эденвилля. Да только Бабуля Сиела Педи понимала лучше. За широким жестом, украшением зала церкви, пирогами и речами скрывалось то, без чего жители Эденвилля никогда бы не зашли так далеко: надежда.

Надежда, что Летти, как человек сразу из двух лагерей — Бергов и Писториусов, сумеет соединить две части головоломки. Золото очень много значило для народа Эденвилля — оно могло изменить все. Вы только подумайте, частенько говорили они. Только подумайте! Повозка, полная золота! Если мы поделим его честно, каждому достанется полное ведерко! Подумайте только, что можно тогда сделать! Одежда для детей, новый косяк для парадной двери — ведь муравьи прогрызли старый насквозь; новая плита; может, даже велосипед или — какой вред от мечтаний? — старенький форд или еще какая-нибудь развалюха, у которой есть двигатель и четыре колеса; новая воскресная шляпка, белые перчатки на свадьбу!

Вот о чем толковали эденвильцы, а старики чувствовали себя беспокойно, когда для работы на канале стремительной воды появились рабочие-кхоса. Что эти новички, такие чужие в Кару, принесут с собой? Скажем, золото найдется — чего они для себя потребуют? И что, они собираются осесть здесь, в Йерсоненде?

Да, Большой Карел никогда особенно не беспокоился о людях Эденвилля, но далеко от них не ушел — он был одним из них, просто его приняли и там, среди белых фермеров и бизнесменов. И теперь, когда он исчез, они ощущали потерю. Но да, есть еще Летти.

— Мисс Летти, — слышала Бабуля Сиела Педи, — сердце мисс Летти не холодно к нам.

Впрочем, люди сами старались держаться подальше от Бабули Сиелы. Долгие годы, даже после того, как она вышла замуж за Проигравшего Молоя, чернокожего фельдкорнета, эденвильцы смотрели на нее с подозрением. В конце концов, она ехала с бурскими солдатами Бог знает откуда, верхом на быке, и хорошо знала их, этих людей, охранявших повозку. Может, она…?

Бабуля Сиела Педи видела это в их глазах и отворачивалась; она шла по окраинной дороге, за домами и полями; она шла и шла. Что они могут знать о том, через что она прошла и что покинула?

Пусть их гадают, известно ли ей, где находится Золотая Копь; пусть судачат. Годы идут, и золото, чувствовала она, подобно воде, что просачивается в землю. Со временем они забудут, что она приехала сюда с золотом; они примут ее. И так оно и случилось, потому что она вышла замуж в солидную семью — Молоев очень уважали в Эденвилле — и неплохо потрудилась для общества.

Но когда исчез Большой Карел Берг, такое важное связующее звено с Меерластом Бергом и повозкой с золотом, вопросительные взгляды вновь устремились на Бабулю Сиелу. Она лишь за несколько дней узнала о чаепитии, которое устраивали для Летти; все организовали, не сказав ей ни слова. И Бабуля Сиела еще больше замкнулась в себе. С годами, думала она, все опять пройдет.

В конце концов, у нее есть семья: память о Проигравшем, ее прекрасный сын Гудвилл Важный Молой I и его дети, Гудвилл Молой II и Фиелис Джоллис, человек из кровавого ствола дерева, Кровавого Дерева, где Бабуля Сиела стояла, когда нож вонзился в первое фруктовое пирожное, а шарик на углу улицы лопнул от жары.

12

Со временем Лоренцо Пощечина Дьявола превратился в «темного итальянца» — не только из-за пылающей красной клубничины на правой щеке, но и из-за слуха, что щека у него покраснела, потому что он наотрез отказался повиноваться библейскому указанию подставлять вторую щеку.

И, разумеется, была та ночь, когда его пылающая красная щека подожгла подушку. Никто не знал, что в ту ночь он лежал под своей простыней не один. Пламя лизнуло его подушку, когда он держал в объятиях дочь адвоката Писториуса — одну из дочерей, которых оскорбленная миссис Писториус утащила со скамеек на станции в день прибытия итальянцев.

Итальянская страсть, как говорили горожане, это ужасная страсть. К такому выводу горожане пришли в первую же неделю после приезда молодых военнопленных, потому что с ними в сдержанный маленький городишко влилась некая средиземноморская энергия. Сильные молодые парни, они слишком долго оставались затворниками: сначала на грузовом судне, потом в тюрьме Зондервотер, а потом в поезде, далеко от дома; их чресла разрывали рыси, как говорится в пословице в этой части света.

В субботу после обеда они выходили поразмяться на улицу, боролись друг с другом и все присматривались, чем бы заняться. К счастью, дело никогда не доходило до нанесения ущерба, они выпускали пар с помощью борьбы, игры в карты, походов на Гору Немыслимую и долгих бесед об Италии.

Но в тех домах Йерсоненда, где жили молодые женщины, нередко колыхались занавески, почти незаметно, когда мимо проходили оживленные молодые люди. Их высокие голоса и непонятный язык проливались на крыши домов, как иностранный дождь.

По своей наивности пара-тройка из них попыталась приударить за девушками из Эденвилля или девушками из других цветных семей, но очень скоро они поняли, что здесь, в Йерсоненде, есть вещи, которые делать можно, и есть вещи, которые делать нельзя.

Существовала стеклянная стена: можно смотреть на людей с другой стороны, и они тебя видят, но если протянуть руку, она стукнется о невидимый, но непроницаемый барьер, созданный белыми йерсонендцами.

Они были очень привлекательными молодыми людьми — от коренастого Немого Итальяшки до элегантного блондина, который стал замечательным охотником. Только Лоренцо, темный итальянец, Пощечина Дьявола, был неоспоримо уродлив; он бродил по шикарному дому Писториусов, подволакивая ногу, приостанавливался перед семейными портретами фельдкорнета Писториуса, чью рыжую бороду с появлением фотографии подкрашивали вручную.