Книга Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса - Станислав Куняев

* * *

«Представьте себе, что это вас вышвырнули из дома у источника Лифты и Сатафа, что вам пришлось жить в мазанке, делить одну комнату с десятью братьями, что вы можете увидеть в бинокль проломленные крыши своего дома — и вы поймёте, откуда взялось палестинское сопротивление, палестинский терроризм».

* * *

«Жители села Эн Ход бежали в поля. Они по сей день живут в лачугах на краю своих полей. Их земли были конфискованы и переданы Нир Эциону, а их дома стали «живописным посёлком художников» Эн Ход, где живут, несомненно, либеральные израильтяне, социалисты и борцы за права человека».

* * *

«Дома Сатафа полуразрушены, только несколько из них остались в относительной целости. Дома были разрушены в ходе военных учений — здесь в начале пятидесятых годов тренировались в своей смертоносной науке солдаты «отряда 101? спецотряда коммандосов, занимавшихся карательными акциями в тылу врага, налётами и убийствами на тогда неоккупированном Западном берегу».

* * *

«Сладчайший источник Эн Таннур растекается ручьём по неширокой долине, мимо руин села Алар. Вот здесь, у этого ручейка, где растёт огромная смоковница, роняющая зрелые смоквы в его воду, я хотел бы родиться — но тогда я оказался бы в лагере беженцев Дахейше и смог бы только поглядывать на руины родного дома, так плавно переходящие в византийские руины. Земли этой маленькой долины, где жило и кормилось несколько сот феллахов, получил соседний мошав, где живёт шестьдесят марокканских семей. Они даже не обрабатывают их — только маленькая часть занята посадками фруктовых деревьев. Плоды убирают беженцы из Дахейше. Пастухи Хевронских гор пасут стада поселенцев».

* * *

«Другой центр беженцев — Газа, куда были согнаны, как в резервацию, сотни тысяч крестьян из сотен деревень, ставших потом стройплощадками для кибуцов и мошавов с их самодовольными сторонниками мира за чужой счёт. Проезжая мимо пустоши с колючками кактуса «сабра», путник иногда задумывается — как много свободного, пустого места в Святой Земле. Газа — это обратная сторона медали. Там находятся бывшие обитатели пустошей с колючками. Газа — израильский Гулаг».

* * *

«Даже самые произраильские наблюдатели ООН после короткого пребывания в Святой земле становятся сторонниками палестинцев. Дело в том, что израильский миф — миф «Экзодуса», жестоких и ленивых арабов, трудолюбивых израильтян, превращающих пустыню в сад — не выдерживает рассмотрения с близкого расстояния. На него нужно смотреть издалека, из Нью-Йорка, из Милуоки, на худой конец — из Бастионов еврейских поселений. С человеком, выбирающимся из кольца осады и идущим по земле, происходит то, что произошло с графом Бернадоттом — он начинает видеть реальность.[12] Всего с 1947 года по наши дни процент земель, принадлежавших палестинцам, упал с 90 % до 15 %».

* * *

А вот выдержки из книги «Момент молчания» другого еврейского автора, Симона Ловиша, который вместе с родителями-сионистами приехал в 1972 году из Франции в Израиль, где был призван в армию и не раз по службе бывал в лагерях палестинских беженцев.

«— Нами всегда управляли иноземцы, — сказал мне один из феллахов. — Но всё, что было раньше, и сравнить нельзя с тем, что происходит сейчас. Тогда было угнетение, империализм… Сейчас — оккупация. Тогда мы не были нищими. Нас всё же кормила наша земля. А теперь нам не на что жить. Я нищий, все мы нищие. Там, где мы сейчас ютимся, нет деревьев, нет воды. Земля здесь суха, как кость. И животные наши не находят еды и гибнут…

Феллах докурил сигарету, помолчал, потом продолжил:

— Вместе с землёй оккупанты отняли у нас и право на жизнь. Здесь, где нам позволили поселиться временно, без всяких прав, мы ковыряем клочки твёрдой как камень земли. Сажаем хлеб, кукурузу, кое-какие овощи. Но, когда урожай созревает, оккупанты приходят и сжигают его. Как же, спрашивается, нам кормить детей? Оккупантам плевать на это. Им нужно, чтобы мы сдохли, исчезли с этой земли. Мы жили под турками, под британским мандатом… трудно жили, но жили. Но оккупанты нам не дают жить…»

* * *

«С годами, по мере старения первопоселенцев, отнявших у арабов их землю, «еврейский труд» на ней постепенно перестал применяться. На востоке и западе, на севере и на юге, на полях и в огородах сажали, пололи, собирали и молотили арабы. Целые семьи — мужчины, женщины, молодёжь, малые дети. Они работали на тех, кто ехал сюда с сионистскими песнями, в которых были такие слова: «Мы пришли на эту землю, чтобы переделать её и чтобы она переделала нас» или: «Труд — наша жизнь, наше спасение от всех болезней».

* * *

«Я проехался по этим местам с кинокамерой, снимал на плёнку поля евреев-землевладельцев, где за кусок хлеба гнут спину арабы, в том числе малые дети. Снимал и добротные дома еврейских колонистов, их сытые, довольные лица. Все они твердили в один голос: их право на эти земли никто не смеет оспаривать.

— Они выгнали нас силой, — сказал этот феллах. — Мы потеряли своих верблюдов, наши сады проутюжены бульдозерами, а бахчи и посевы конфискованы. Нас лишили человеческой жизни. Нам выдают только 8 килограммов хлеба в месяц. У нас просто нет сил сопротивляться, мы погибаем».

* * *

«Начали операцию танки, окружившие холм, на котором лежала деревня. За танками двигалась бригада парашютистов. Десантники блокировали дома. Несколько человек с автоматами наизготовку оставались у дверей и окон, а один врывался внутрь и выгонял обитателей. Потом под дом подкладывали взрывчатку и взрывали его. Так уничтожили сорок домов».

* * *

«Однажды мы ехали на патрульном джипе пограничной охраны. Начальником патруля был спесивый капитан с короткими жёсткими усами. Кое-где дорога, петляющая среди холмов и высот Хеброна, была заминирована. За день до этого здесь подорвался израильский бронетранспортёр. Мы часто останавливались и допрашивали встречавшихся феллахов и пастухов (разумеется, никто из них ничего не видел!). Вдруг капитан приказал остановиться: на камне у обочины сидел мальчик лет двенадцати. Его лицо было настолько изуродовано шрамами и рубцами, что он не мог даже как следует раскрыть рот, чтобы назвать своё имя.

— Сейчас мы проверим, есть ли здесь мины, — сказал мне капитан на иврите.

А потом, уже по-арабски, приказал мальчику идти к вершине холма. Мы оцепенели. Мальчик прошёл около 15 метров, и тут капитан позвал его назад:

— Всё ясно. Йалла, имши мин хун[13], — и отпустил мальчика».

Гитлеровцы во время войны с нами тоже проверяли подобным образом наличие мин на полях и дорогах, по которым они собирались двигаться.