Книга Конец света. Первые итоги - Фредерик Бегбедер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его гениальность заключалась в том, что он умел сочетать свободную тональность (рассуждая в основном обо всем, что приходило ему в голову, и крайне редко касаясь актуальных событий) со строгими формальными требованиями (точностью формулировок, юмором, блеском, стремлением удивлять, а главное, запретом впадать в журналистский раж). В чем суть литературы? В том, чтобы доставлять наслаждение собственным мозгам. Мы слишком часто забываем простую вещь: если обозреватель пишет с удовольствием, велик шанс, что читать его будут с тем же чувством.
Как рассказать о Виалатте? Пожалуй, лучше взять и зачитать вслух отрывки из его прозы. Открывая наугад «Хроники Ламонтани», мы мгновенно погружаемся в пучину «вечной борьбы между грустью и весельем» (как красиво выразился автор предисловия Шарль Данциг). Виалатт слишком часто улыбается, чтобы быть счастливым: что-то тут не так, явно дело нечисто. «Земная жизнь вся состоит из сержантов и трудностей». «Даже старая консервная банка, брошенная на пустыре, в полночь превращается в зеркало для лунного света». «Красота часто то, что просто привычно глазу». «Человек — животное в мягкой шляпе, ожидающее 27-й автобус на углу улицы Гласьер».
Виалатт — писатель недосказанности, оставляющий читателю возможность самостоятельно додумать его мысль. Читать его — значит соучаствовать в процессе творчества, ориентируясь на 888 его хроник, служащих компасом. Среди них есть смешные: «Что стало бы с людьми, не будь у них матерей? Все человечество состояло бы из сирот». Есть заявления программного характера: «Все, чем мы располагаем, — это цветы и грамматика». Есть мрачные сентенции, звучащие как приговор: «На протяжении своего краткого существования человек недостаточно часто сует голову в петлю». Но главное — это тонкие поэтические зарисовки, в которых, собственно, и заключена вся соль классической (или, как сказала бы нынешняя молодежь, «старинной») литературы: «В Люксембурге индийский каштан падает с сухим стуком, отскакивая от земли, словно от поверхности баскского барабана, выпрыгивает из оболочки, сверкая ярче драгоценного камня, и катится через аллею к подножию статуи Маргариты Наваррской, где постепенно тускнеет от сырости».
Вполне вероятно, что «Хроники Ламонтани» — самая прекрасная книга моей библиотеки. Виалатт принадлежит к избранному числу тех авторов, которым просто-напросто хочется сказать спасибо. Спасибо за счастье, которое я, как последний и не вполне трезвый дурак, испытываю, когда сорок лет спустя после вашей смерти пишу эти строки. Вы, называвший себя «широко безвестным писателем», завершали каждую из своих хроник одним и тем же финалом: «Ибо велик Аллах». Позвольте же мне заключить этот текст таким почтительным пируэтом: «Ибо велик Александр».
//- Биография Александра Виалатта — //
Формула успеха ХХ века выглядит внешне просто, однако вывести ее оказалось не так легко: (Кафка + Фарг) × (Паскаль + Альфонс Алле) = Александр Виалатт, то есть писатель, по сравнению с которым Марсель Пруст в 2011 году представляется старой жеманницей. Родившийся одновременно с веком (в 1901 году), Виалатт издал романы, написанные под влиянием Алена-Фурнье: «Сумрачный Бетлинг» («Battling le ténébreux», 1928), «Плоды Конго» («Les Fruits de Congo», 1951), и стихи а-ля Ларбо (в начале ХХ века кое-кто еще верил в пользу поэзии). Он стал первым переводчиком Кафки, которого считал (совершенно справедливо) великим юмористом. Но главную свою стройку он затеял в 1952 году и до самой смерти, случившейся в 1971-м, еженедельно публиковал в выходившей в Клермон-Ферране газете «La Montagne» свой обзор. Собрание этих хроник, бесспорно, шедевр. Подобно «Дневнику» Жюля Ренара, опубликованному посмертно, эти тексты, которые при жизни автора прочитали лишь немногие счастливчики, а широкая публика открыла для себя после его кончины, и есть его пропуск в вечность.
Во-первых, на французском языке эта книга вышла в переводе Марка Холоденко. Имя Марка Холоденко не слишком широко известно, хотя пишет он прекрасно: «Сто песен, адресованных его братьям» (1975) и «2 оды» (1981). Вне сомнения, перевод Холоденко улучшил «Девственниц-самоубийц», первый роман Джеффри Евгенидиса, по которому София Коппола сняла превосходный, легкий и воздушный фильм: представьте себе «Мятный диаболо» в режиссуре Дэвида Линча.
Евгенидис придумал пять сестер (побив Чехова с разгромным счетом 5: 3) — Сесилию, Терезу, Бонни, Люкс и Мэри Лисбон. Затем он влюбился в собственных персонажей, как и полагается всякому уважающему себя писателю. Надо сказать, что все пять — красивые блондинки, страдающие от депрессии (три качества, необходимые современной женщине, в особенности американке). Они поочередно кончают с собой: одна ложится в ванну и вскрывает вены, вторая вешается на потолочной балке, третья глотает снотворные, четвертая напарывается на острые зубья ограды — одним словом, каждая развлекается как может (как сказал бы писатель Ногез).
Между тем, несмотря на ужас происшедшего, общая атмосфера остается до странного безмятежной. Дело в том, что рассказ об этой трагедии мы слышим 20 лет спустя из уст когда-то молодых и влюбленных в девушек соседей, так и не сумевших их забыть. Смерть словно бы преобразила сестер Лисбон и не дала вечно юным девственницам превратиться в 50-летних домохозяек. Только смерть дарует бессмертие.
Оригинальность «Девственниц-самоубийц» основана на странной гармонии между кошмарным содержанием и чрезвычайно мягкой тональностью повествования. Над городом, где все это происходит (пригород Детройта, 1970-е годы), витает ядовитая атмосфера мечтательности. Джеффри Евгенидис пишет неторопливо, словно смотрит на мир через пелену застилающих глаза слез. Родители Лисбон раздавлены собственной беспомощностью. Они все делали как полагается (обеспечили семейное воспитание, обязательное школьное образование и глубоко въевшуюся в существование скуку, то есть исполнили все идиотские предписания, которые общество навязывает детям, чтобы удерживать их в рабстве), и вдруг выясняется, что дочери нашли способ освободиться от их всевластия. Как Брижит Бардо нашептывала Сержу Генсбуру в песенке «Бонни и Клайд»: «Единственный выход — смерть».
Разумеется, подобное чтение не располагает к особому веселью, однако «Девственницы-самоубийцы» ввергают в тоску ничуть не больше, чем «Дождь» Кирсти Ганн или «Летние постояльцы» Чарльза Симмонса. Американские авторы часто любят подбрасывать трупы в самые, казалось бы, идиллические места, — просто чтобы посмотреть, какое впечатление это произведет на окружающих. И вот время останавливается, дома пустеют, машины замирают на парковках, а люди задаются вопросом, разумно ли продолжать жить на автопилоте. Сомнение, даже мимолетное, — чрезвычайно полезный вид спорта. Представьте себе, что на автомобильной стоянке возле торгового центра где-нибудь в пригороде Мичигана вдруг появляется Декарт. А посетители «Старбакса» горячо спорят о «Рассуждении о методе». Один взмах влажной губкой — и на пластмассовом подносе, закапанном кетчупом, снова tabula rasa. Смерть — это табличка «Выход», мигающая красными огоньками у нас над головой.
//- Биография Джеффри Евгенидиса — //
