Книга Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи - Фоско Марайни

Однако достаточно оглядеться, чтобы увидеть, что жизнь устроена по принципу борьбы, агрессии и смерти, что равновесие среди особей поддерживается взаимным уничтожением; и мы, не будучи создателями жизни, не можем нести ответственность за присущие ей ужасы. Если бы все животные были травоядными, а человек единственный убивал бы, было бы ясно, как поступать. Но все не так. Достаточно вспомнить животных совершенно разных видов, чьи тела созданы быть эффективными машинами для убийства, которые не могут жить, если не будут убивать, чьи органы чувств – специализированные органы для поиска добычи, чьи зубы предназначены, чтобы разрывать плоть, а кишечник – чтобы ее переваривать. В таком случае нам остается только подчиниться.

В этой связи мне всегда будет вспоминаться инцидент, который случился со мной несколько лет назад в Японии. Одна из моих маленьких дочерей сидела рядом со мной на траве у рисового поля. Пейзаж перед нами радостно купался в солнце, а неподалеку стояла группа крытых соломой крестьянских домов в окружении бамбуковых зарослей. Более мирную картину не найдешь.

Между лезвий травы я заметил богомола, большое зеленое насекомое с обманчиво набожной и невинной внешностью. Через несколько секунд рядом с ним приземлилась стрекоза. Богомол прыгнул на нее и стал ее пожирать. Стрекоза боролась, отчаянно пытаясь спастись, но большой зеленый хищник обездвижил ее медленным, механическим движением; крылышки бедной стрекозы лежали раскрытые, как человеческие руки в позе безнадежной муки. Челюсти богомола систематически и с полным безразличием принялись поедать большой глаз жертвы. Богомол постепенно опустошил одну глазницу, потом другую. Смотреть на это было жутко. Зрелище омрачило долину, где мы сидели, как если бы бедная стрекоза могла кричать. Я подумал, не освободить ли ее, но какой был бы толк? Тысячи других богомолов точно так же пожирали тысячи других стрекоз в тысяче других мест. Этот конкретный случай не важен. Таков закон.

Моя малышка, которая играла, не видела, что творилось рядом с ней. Вдруг она подняла голову и сказала: «Папа, какой, наверное, хороший Бог! Все, что он сделал, такое красивое, правда? Он сделал для нас солнце, и рис, и цветы, даже солому на крышах. Он такой добрый, правда, папа?»

Она повернулась ко мне, ожидая подтверждения. Я поднялся и взял дочку за руку. Я хотел уйти, и мы ушли. Я не хотел, чтобы она увидела остатки стрекозы между лапами богомола, хотя я уверен, что это не потревожило бы ее невинной и по-прежнему антропоморфной веры.

«Да, милая, – ответил я ей. – Бог очень добрый».

Кроме того, достаточно даже коротко взглянуть на то, что творится на дне моря, чтобы тебя поразила свирепость разнообразных морских видов жизни. Мурена, лежащая в засаде среди камней, поджидая ничего не подозревающего сарга или морского карася, – это незабываемое зрелище. Кто не испытывал страха при виде осьминога, скользящего между камнями, готовясь схватить добычу своими щупальцами? Кто не видел раненую рыбу, на которую набрасываются ее невредимые спутники? С виду подводный мир мечтательного голубого цвета со сказочными отсветами и дрожащими, изящно оттененными бликами. В реальности же это яма, где никогда не прекращается борьба, где тишина царит только потому, что боль там не сопровождается криками и стонами.

Можно возразить, что человек – исключение в природе, что он должен создавать новый порядок событий, более благородную и возвышенную реальность. Да, но сначала давайте наведем порядок в собственном доме, прекратим войну и улучшим социальные условия, чтобы больше не было взрывов низких и яростных инстинктов; после этого будет время подумать о животных. В теперешнем состоянии цивилизации единственное, что мы можем сделать для наших меньших братьев, – это избавить их от ненужного страдания. Я должен с грустью отметить, что, несмотря на высокие идеалы, провозглашаемые в буддистских странах, животные там страдают не меньше наших. В каком-то смысле они страдают даже больше. Хотя, с одной стороны, находятся бесчисленные предлоги, чтобы оправдать мясоедение, с другой стороны, никто не будет рисковать и брать на душу «грех» убийства старого или больного животного. Как следствие, ты встречаешь животных в виде живых скелетов, душераздирающее зрелище. Их не убивают, но ими пренебрегают. Это касается не только Тибета, но и в меньшей степени Японии.

В облаках и внутренностях

В полдень я сидел на поле у каких-то огромных елей возле Киримце и ел чапати с маслом (индийские лепешки). Высоко в небе рядом с солнцем летало несколько ворон. Они то выделялись черным на фоне белых облаков, то исчезали в голубизне неба. Потом они приблизились. Они летели ниже, кружась, следуя друг за другом, задевая верхушки деревьев; их сиплые голоса не могли скрыть, что это выражение счастья. Какой завидной мне показалась их свобода от бремени веса, их свобода в воздухе!

Вдруг из ниоткуда появился орел и стал кружить над моей головой. Наверное, он что-то заметил среди деревьев. Он использовал ветер, чтобы оставаться в воздухе, только изредка взмахивая крыльями, и кружил торжественной, медленной спиралью. Потом он спикировал чуть ли не к земле, коснулся верхушек деревьев, внезапно изменил направление, задержался в полете и начал все по новой. Я увидел его голову и крючковатый клюв, который поворачивался из стороны в сторону плавными, решительными и гордыми движениями, и я услышал, как шелестит ветер в его крыльях. Вороны продолжали полет, не боясь его. Пока они были в небе одни, они казались квинтэссенцией изящества и легкости, но теперь по сравнению с орлом они выглядели тяжелыми и неуклюжими. У вороны большое тело и маленькие крылья; крылья орла по сравнению с его телом огромны. Вороне приходится сильно махать крыльями, чтобы набрать высоту, и она летит по воздуху с трудом, монотонно и скучно. Полет орла – воплощенный разум, изящество, подвижность и мощь. Он использует ветер, чтобы набрать высоту, совсем не двигая крыльями, а спускаясь, проявляет мастерство управления полетом в пространстве.

Было уже поздно, и мне пришлось вернуться в Ятунг. Вскоре после начала пути у меня случилась странная встреча. Крестьяне бросили мертвого мула посреди камней. Около дюжины больших белесых хищных птиц, настолько занятых едой, что даже не заметили меня, толпились на нем, вокруг него и даже внутри. Они дрались и отталкивали друг друга и все время кричали. Их движения и голоса были кошмарно человеческими. Самая умелая или самая удачливая птица умудрилась забраться прямо в живот бедного мула и яростно тюкала его своим клювом, чтобы отделить последние остатки брюшной полости и кишок. Вся туша тряслась и качалась, как будто у нее была своя жуткая посмертная жизнь. Наконец птицы, оставшиеся снаружи, сумели вытолкнуть птицу, забравшуюся внутрь, которая вылезла вся заляпанная кровью и с большим куском кишки, свисающим из клюва. Последовала жуткая битва, потому что остальные птицы попытались выхватить кишку. Они клевали друг друга, яростно каркали и свирепо били крыльями. Вонь от туши добралась до места, где я стоял. Две ближайшие птицы смогли забраться в брюхо мертвого мула, где произошла еще одна битва. Туша, которая неуверенно балансировала на склоне, так затряслась, что в конце концов перевернулась и упала. Оба хищника, бывшие внутри, вылезли в ужасе, пронзительно крича, измазанные кровью и обрывками разлагающейся плоти. Остальные отпрянули, но потом все снова набросились на тушу.