Книга Битва за Кавказ - Анатолий Корольченко

Поднялись одиннадцать самолётов, двенадцатый остался для командования, которое должно было улететь в самый последний момент. Самолёт закатили в естественное укрытие, замаскировали. Десантники из роты Квариани взяли его под охрану.

Ночью группа руководства во главе с генералом Петровым вышла к Казачьей бухте. Там их ожидала подводная лодка. По приказу Ставки командование Севастопольского района обороны направлялось к Новороссийску. Туда же должна была вылететь и вторая группа во главе с адмиралом Октябрьским.

Ночь была лунная, различалась недалёкая стрельба, небо пересекали цветные трассы очередей. У последнего самолёта стояла толпа, слышались недовольные голоса.

К адмиралу Октябрьскому подошёл лётчик, доложил о готовности.

— Заводите.

— А как же мы? Нас, выходит, бросают? — раздались возгласы.

Шагнув было на ступеньку, адмирал остановился. Он, конечно, сознавал, что люди вправе задавать ему такой вопрос и требовать ответа. Более того, он готов был не улетать и до конца разделить горькую участь остающихся. Но поступил приказ: к утру ему с помощником быть там, на Большой земле, и он, старый солдат и наделённый властью начальник, обязан приказ выполнить. Бросать здесь людей недопустимо, но обстоятельства складываются так, что сделать это придётся, поступить иначе не было возможности. Он, командующий флотом и руководитель обороны Севастополя, вынужден оставить этих людей.

— Что же делать нам, товарищ адмирал?

Жёстко, как привык говорить за долгую флотскую службу, не щадя собеседника и без обещаний, тот ответил:

— А вам остаётся одно: драться! До конца выполнить свой воинский долг.

— А что потом? Потом куда? В море? В плен? — загудела толпа.

— Вам прорываться в горы. Больше сказать ничего не могу.

Адмирал тяжело ступил на стремянку и поднялся в самолёт. За ним последовали остальные. Затем погрузили прямо на носилках трёх раненых. Заработали моторы.

Отстранив автоматчиков охраны, толпа подступила к самому самолёту.

— Не позволим! Погибать, так всем!

— Да вы что, братишки? Совсем очумели? — взывал к ним Негреба. — Это же командование! Им приказали!

— Пошёл ты!.. Погибай! А я жить хочу!

— Назад! Всем назад! — горячился Квариани. — Гурин! Перепелица! Оттеснить всех! Оттеснить!

Винты бешено молотили воздух, самолёт готов был выкатить из укрытия, но люди плотно охватили его. Кто-то угрожающе потрясал оружием, у кого-то в руке появилась граната. Два моряка стучали прикладами в дверь.

— Открывай!

К полной неожиданности дверь открылась. В проёме выросла фигура. Моторы сбавили обороты.

— Стойте! Всем отойти!

С самолёта спрыгнул человек. Придерживая фуражку, он решительно шагнул в толпу.

— Я, полковой комиссар Михайлов, остаюсь с вами, чтобы принять самолёты и корабли. Они придут. Только нужно продержаться сутки, всего лишь сутки! И удержать аэродром. И ещё сегодня должны подойти корабли. Они заберут нас! Теперь же слушай мою команду! Всем отойти от самолёта! Командиры ко мне!

Увидев Негребу, Михайлов подозвал его.

— Находись рядом, сержант.

Моторы взвыли на форсаже, самолёт покатил, с ходу взял разбег и поднялся в тёмное небо...

Мстислав Николаевич Богданов из Кишинёва, сослуживец Турина по отряду, дополнил его рассказ о тех днях.

В один из обстрелов немецкая мина взорвалась совсем рядом, и Богданову просто повезло, что уцелел. В полевом госпитале, в штольне, при свете свечей его тело резали во многих местах, извлекая осколки.

Пришёл он в себя лишь на следующий день, и первое, что отметило пробуждающееся сознание было склонённое девичье лицо и зелёные петлицы на гимнастёрке.

— Пи-ить, — попросил он, и девушка стала поить его из ложечки, наливая воду из фляги.

Раненых было много. Они лежали не только на грубо сколоченных лежаках, но и на полу, оставляя в штольне неширокий проход. Когда авиация бомбила, земля содрогалась, сверху сыпалось, и многие думали: ещё немного — и потолок обрушится прямо на них.

Их успокаивала медицинская сестра Марина, носившая, как и все, выгоревшую от солнца, белёсую гимнастёрку с зелёными петлицами на воротнике.

Она работала за десятерых: помогала при операциях, делала перевязки, кормила, поила, ухаживала, будто родная мать. Почему-то к Славе она проявила особое внимание, называла его «Мой братик».

Но вскоре она пропала: собрав фляги, пошла к роднику, бьющему у моря, и не вернулась. Раненым казалось, что они осиротели. Эх, Марина, Марина...

Чудом удалось Мстиславу Николаевичу выбраться на «Большую землю». Наведывавшийся в госпиталь незнакомый морской капитан вгляделся в него:

— Это не ты ли был в Григорьевке под Одессой, когда на катере я вывозил десантников из немецкого тыла?

— Было такое дело. Со мной ещё находились Негреба, Перепелица, Королев.

— Точно, братишка! Тогда тебе повезло. У меня на катере есть одно свободное место. Считай, что оно твоё.

С капитаном были два краснофлотца. Они подхватили Богданова под руки и потащили к берегу. От боли он стонал, кусал губы, но терпел. Не помнит, как вышли к бухте. Но один момент врезался в память. У моря в прибрежных камнях лежали убитые. Сколько? Много. И вдруг он увидел девичьи ноги в аккуратных сапожках. Они лежали на камнях, а тело смывали волны. В глаза бросились зелёные петлицы с бронзовой медицинской эмблемой.

— Постой, — прохрипел он матросам.

— Что, братишка, больно? — участливо спросил один.

— Дай отдышаться...

В ночь на 2 июля в небольшую бухту Казачью вошли два эсминца. Один, застопорив ход, остался на фарватере, второй с притушенными огнями направился к причалу.

Причал из брёвен соорудили сапёры ещё в прошлое лето. Сюда морем прибывали необходимые для авиации грузы. Полевой аэродром Херсона был рядом. Теперь же с этого причала эсминцы должны были взять людей и доставить их на Большую землю.

— Не теснитесь! Отойти! Корабли примут всех! — призывали к порядку офицеры комендантской службы.

Но оттеснить людей с причала не удавалось, и на берегу было полно ожидающих.

Чёрная тень эсминца медленно приближалась, пространство, отделяющее его от причала, сокращалось с каждой минутой.

— Самый тихий! — слышалось с капитанского мостика. — Взять концы!

С палубы полетели канаты. Вахтенные матросы подтянули к борту трап. Корабль был совсем близко. Отчаянные головы уже приготовились перемахнуть на борт, чтобы первыми занять укромные уголки.

И вдруг корабль бортом ударил причал. Под ногами предательски затрещало, скобы, соединявшие сваи вылетели из гнёзд, под тяжестью причал начал медленно клониться. Толпа подалась вспять, но задние продолжали напирать, и все, кто ожидал посадки, покатились прямо в воду. Падали друг на друга с оружием, вещмешками, со скатками шинелей через плечо. Причал рухнул.