Книга Будь со мной - Джоанна Бриско

Отношения с Сильвией я держала в секрете — мои подруги не поняли бы меня. Да я и сама с трудом это понимала. Сейчас студентки-старшекурсницы запросто целуются, когда выпьют лишнего, и никто из этого не делает трагедии, но, когда мы были студентами, мы даже не предполагали, что можно себя так вести. Если бы я стала ее спрашивать, краснея и смущаясь, как подросток, но все же решилась бы как-нибудь намеком или иносказательно затронуть сапфийскую тему, она бы просто, слегка пожав плечами, ответила: а что вообще подлежит четкому определению? Можно ли категоризировать человеческие желания? Она всегда говорила тихо и спокойно, как профессор, рассуждающий вслух о каком-нибудь гипотетическом предположении, и неизменно оставалась на некотором расстоянии. И именно эта ее вечная отстраненность вызывала во мне душевное волнение.

Расскажи, хотелось мне говорить, умолять. Расскажи мне все. Хотя нет, не все.

Мир изменился. Деревья стали пахнуть спермой, тротуары — собачьими экскрементами. Проезжающая мимо тележка с восточной едой вызывала у меня рвотные спазмы. Кофе на вкус стал напоминать пережженное масло. Я давилась во время еды, блевала на тротуар, на деревья, в мусорные ведра, но каждый новый приступ рвоты был подтверждением того, что мои гормоны крепко вцепились в ребенка. Это было искупление. За предыдущих нерожденных детей, за смерть отца, за остальные неприятности, причиной которых вольно или невольно я могла стать. Вот только полное искупление невозможно.

По всему телу у меня пошли пигментные пятна, напомнившие мне архипелаги на ванне Мазарини. Соски увеличились, живот округлился, разум затуманился. Я до последнего обходила стороной магазины для беременных, с удвоенной энергией скупала одежду в своих любимых обычных магазинах. Присутствие Сильвии ощущалось во всем. Это проявлялось даже дома: мне казалось, что я чувствую ее запах, и я начинала бояться, что и Ричард уловит легкую перемену в воздухе. Я нервно выглядывала в окно, чтобы вовремя заметить его приближение, несколько раз они разминались всего на несколько секунд.

Как-то раз вечером, когда он отправился к МакДаре и не возвращался допоздна, Сильвия осталась со мной и, уходя, встретила его на площади. Как она сказала, он ее не заметил, но лишь потому, что она вовремя спряталась. Ей пришлось шмыгнуть в тень у ворот в сад, там, под залепленными снегом ветвями деревьев она простояла минуту, наблюдая за тем, как он проходит мимо нее и входит в дом. А еще, когда на вечеринке МакДары мне показалось, что со мной хочет поговорить Катрин, я отчетливо почувствовала, что она догадалась, что происходит.

— Ты чувствуешь себя виноватой? — спросила Сильвия, с открытой улыбкой заглядывая мне в глаза и зажав ладонями мои виски.

— Нет, — ответила я. — Практически нет.

— Хорошо.

— Только я не знаю почему.

— Я знаю, — сказала она. И действительно, после того как Ричард отдалился от меня и ребенка, чувство вины меня почти покинуло, хотя до того у меня был такой комплекс вины, что каждый раз, когда я смотрела на фотографию отца, мною начинал овладевать привычный панический страх. Я как бы со стороны и с большим удивлением наблюдала за эволюцией собственной двуличности, отделывалась от Ричарда простодушными замечаниями по поводу серой мышки. Сама же Сильвия вела себя так хладнокровно, если не сказать цинично, что я с легкостью, даже с удовольствием переняла у нее эту манеру.

Наш с ней первый поцелуй оказался мимолетным. Резкие порывы воздуха, предвещавшие бурю, волновали деревья на Мекленбур-сквер, листва нависающих над оградой веток мелко дрожала, сами ветки тянулись вслед ветру. Небо уже сделалось таким серым, что начало казаться, что оно вот-вот порвется и на землю обрушится неимоверная масса воды. Наши волосы развевались, нужно было спешить домой, расставаться, но так много еще оставалось невысказанного. Когда мы в попытке перекричать ветер потянулись друг к другу, чтобы попрощаться, вдруг оказалось, что наши губы сомкнулись и мы начали целоваться. Слова перемешались с холодом воздуха и теплом дыхания. Неожиданный контраст (электрический удар от прикосновения ее рта в стремительном движении воздуха, акт близости между двумя людьми) был для меня таким шоком, что впоследствии всякий раз, когда я вспоминала о нем, меня охватывало сильнейшее волнение.

На Гордон-сквер нам пришлось подпереть изнутри дверь в хижине садовника, поскольку я, беременная невеста, не могла допустить, чтобы меня застукали лежащей на кровати в обществе другой женщины прямо в день свадьбы. На приготовленное для меня ложе падал луч лунного света, пробивающийся сквозь вечерний туман. Гул вечеринки доносился с улицы, как шум моря. В голову снова пришли мысли о смерти. Я представила себе, как встаю и вижу лужу горячей крови, которая впитывается в солому, и мне начинает отчаянно хотеться жить. Если ребенок умрет, я хотела, чтобы моя девочка умерла здесь вместе с матерью, чтобы рядом был кто-то, кто заботился о ней, любил ее, в отличие от отца, который даже не знал, какой у нее рост и какие пропорции или в какой день недели у нее начинался новый недельный цикл.

Сильвия укрепила дверь и вернулась ко мне. Я протянула ей навстречу руки, и она опустилась в своем напоминающем лепесток сирени платье на пол, мы обнялись. Поцеловались (шелковистая мягкость прикосновения к женским губам после стольких лет трения о щетину взволновала меня, правда, мысль о том, как это выглядит со стороны, заставила волноваться еще больше). То были первые девические поцелуи, перемешанные с шепотом. Она говорила, что будет заботиться обо мне.

У меня возникло такое чувство, будто я запечатываю в закрытый сосуд свою любовь к Сильвии Лавинь, вписываю ее в свиток с завещанием. Я попытаюсь сохранить свой брак, брак, который продлился пока всего лишь один день. Вот только от мысли о том, что придется с ней расстаться, мне хотелось плакать с той же силой, с какой хотелось умереть, если я потеряю ребенка.

— Ты мой лучший друг, — она гладила меня по плечу, постепенно приближаясь к вырезу вокруг шеи. — Я нашла тебя.

Там, в этой хижине, было сыро. Пахло мокрым песком и мельчайшими блестящими капельками влаги, скопившимися на паутине, прицепившейся между старых кирпичей. Выдохнув, я почувствовала запах гниющих папоротников. В темноте начинали различаться стоящие у стены лопаты и ворох камышей.

Только бы ребенок выжил, подумала я. Пусть эта хижина станет для него сказочным домиком с кошками и галошами, как в волшебных рассказах Беатрис Поттер[51], с которыми можно играть, а не мавзолеем.

Сильвия накрыла меня одеялом, или мне показалось, что она это сделала. На самом деле это была ее куртка. И от нее едва уловимо исходил тот же аромат, что и от самой Сильвии. Я вздрогнула. Она села надо мной, взяла мое лицо в ладони и заглянула в глаза.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — сказала она.

Я кивнула.

— Подарим ей жизнь, — шепнула она, уткнувшись мне в шею.