Книга Психомех - Брайан Ламли

Прошло уже восемь лет с начала лета 1973 года; другими словами приближалось лето 1981 года, до которого оставалось пятнадцать или что-то около того месяцев.

"Свет!” Для Гаррисона это означало только одно: возвращение каким-то чудесным путем его зрения.

А “РГ/ТШ”: Ричард Гаррисон — Томас Шредер. Возвращение Шредера, его переселение из могилы в тело Гаррисона. Метемпсихоз, вид деления: переход, в который так верил Кених, уже явно начался...

* * *

Три с половиной года. Насыщенные годы, но далеко не легкие, даже если не считать смерть отца Терри они совершенно не были счастливыми. Терри с самого начала невзлюбила Кениха, или, вернее, с того момента, когда узнала силу его влияния на человека, который считался его хозяином.

Сначала, возможно и бессознательно, она пыталась вытеснить немца из круга привязанностей Гаррисона, и только позже узнала о каких-то неразрывных связях между ними, о том, что вместе их связывало прошлое. Но она так никогда и не узнала, — конечно, нет, — что их также связывало и будущее.

Поэтому ей пришлось научиться терпеть Кениха, а он, зная о существующей проблеме, старался как можно реже попадаться ей на глаза. Но, сказать по правде, дружба между Гаррисоном и Кенихом росла несмотря на явное (хотя теперь сдерживаемое) сопротивление Терри.

И еще об одном не знала Терри, а Гаррисон не считал нужным рассказывать ей, — Кених был богатым свободным человеком. Чувства Гаррисона к этому немцу едва ли стали меньше от того факта, который он осознал только через некоторое время, что его “слуга богатого человека” был, как и он сам, человеком, для которого деньги не были проблемой. Томас Шредер предвидел все это; так что, на самом деле, Вилли Кених мог оставить “работу” у Гаррисона в любое время, когда захочет, мог уехать и жить где и как пожелает. Но у него, конечно, не было такого желания.

Несколько лет назад он объяснил это так: он тоже ищет способ продления своей жизни. И где лучше искать бессмертие, как не рядом с человеком — или людьми — который, он уверен, тем или иным образом сломает последний и самый великий барьер всего.

Что касается Гаррисона: его слепота не была больше проблемой. Да, он был слеп в том, что не мог видеть глазами, но его физические движения были легкими, плавными движениями полностью зрячего человека, так что каждый, кто встречал его в первый раз, неизбежно скептически относился к его увечью. Частично это было благодаря некоторым дорогим улучшениям в его сенсорном снаряжении, — последним достижениям все тех же немецких поставщиков, а частично — благодаря его собственной инстинктивной природной независимости, но, в большинстве своем, — возросшей чувствительности, совершенно ненормальному расширению его четырех оставшихся чувств.

Принимая во внимание все это и его не увядавший интерес к парапсихологии, теперь он мог считать себя экспертом в этой области. И ему даже казалось правильным, что он приписывает увеличивающуюся способность восприятия постепенному нарастанию своих экстрасенсорных факторов. Он был совершенно уверен, что они проявлялись. Это был факт, который он мог очень легко (и обычно так и делал) доказать, часто для собственного удовольствия или вознаграждения. И их проявление увеличивалось.., за исключением одного направления. Довольно странно, но единственной нетронутой областью было предвидение, талант, который первым обнаружил его дар.

С того дня, как он узнал, что должен ехать в Италию и найти Терри, прошло почти четыре года, но больше не было пророческих снов, заглядывавших в будущее. Похоже, что спасение Терри — ее поиски, находка и избавление, — совершенно выжали его.

Что же касается других талантов, постоянные поездки в “Прибежище Гаррисона” позволяли ему в полной мере пользоваться библиотекой и исследовательским центром. Они, как уже говорилось, неизбежно подтверждали возрастающую психическую мощь Гаррисона, — не было только предвидения, оценивавшего будущее человека. К немалому разочарованию Гаррисона, выяснилось, что он никогда не был и вряд ли будет вторым Адамом Шенком.

Гаррисон ни разу не брал Терри с собой в Харц. Он хорошо знал о ее неприязни к Кениху, который всегда сопровождал его; кроме того, она с большим предубеждением, или скорее натянутостью, относилась к интересу немца к метафизике. Но обе эти причины, казалось, удовлетворяли его, хотя ни одна из них не была в общем-то относительно веской. Истина заключалась в том, что в Прибежище все напоминало ему Вики Малер, чье имя он ни разу не упомянул при жене, но боялся, что мог бы, если бы Терри приехала с ним в Харц. Он не мог представить себе двух этих женщин в одном и том же месте. Возможно (говорил себе он, никогда по-настоящему не видевший ни одну из них), они наложили на его сознание некий сильный отпечаток и поэтому превратились в единую безликую противоречивую личность, которую довольно трудно было вообразить.

Вики должна остаться не оскверненной. Если ее узнает кто-то другой, это будет как опустошение его памяти, как крошечные царапинки на пластинке, которую слишком часто используют, или шипение, которое искажает магнитофонную запись, если ее часто проигрывают. По этой же причине, чтобы не потускнел ее образ, Гаррисон строго контролировал собственные чувства по отношению к Вики; кроме Харна, где это было совершенно невозможно. Потому что там он открывал ее присутствие в каждой комнате, чувствовал запах ее тела даже в самых свежих простынях и подушках.

Короче говоря, Гаррисон — человек, которого прежняя жизнь научила стойко переносить самые тяжелые переживания, сдерживать и изгонять кошмары, которые в какой-то степени наводняют каждого из нас, — теперь открывал новые препятствия, хотя он еще не полностью осознал, что они существуют, или, в лучшем случае, думал о них, как о нормальном процессе в его сознании. Они были для него, по крайней мере в то время, просто источниками раздражения.

Сама Терри была одним из таких источников. Не то чтобы Гаррисон не любил ее; напротив, он верил, что любит ее как только может, но при этом чувствовал, что его любовь была пустой тратой времени. Возможно, это было связано с разрушением предписания гороскопа Шенка:

"Девушка "Т". Шкала времени: к восьми годам”.

И “Машина. Шкала времени: через восемь лет”.

И “РГ/ТШ..."

И, конечно, “Свет!”, но после этого никакого упоминания о Терри. Более того, никакого упоминания о чем-либо вообще.

А может быть, причиной его раздражения было то, что она не любила его. Она занималась с ним любовью, да, и почти телепатически чувствовала, чего он хотел, но.., вот такое было у него ощущение.

И было еще одно, Очень Важное, — полная загадка. Гаррисон спал с Терри, жил с нею, любил ее (хотя и с ноющей сдержанностью), но он не мог больше читать ее, как не мог читать книгу своими налитыми кровью глазами. А она никоим образом не была прочитанной книгой. Но, даже если бы она и была таковой, возможно, ему не понравилась бы ее история. И в те странные мгновения, когда он размышлял над этим, Гаррисон знал, что это и было его самым большим препятствием. Знать ее — узнать ее прежде, чем встретить ее! — и все-таки не знать ее совсем.