Книга Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

Позднее подобные законы уже не имели никакой силы, и это видно на примере императора Нерона, который был и «мужем» и «женой» одновременно. Вот что сообщает об этом историк Тацит:

«Для него самого (Нерона), опозоренного всевозможными деяниями, всё равно, были ли они дозволены или нет, не оставалось, по-видимому, больше новых преступлений, которые могли бы его выставить в ещё худшем свете, если бы он за несколько дней до того не вступил в формальную супружескую связь с неким Пифагором, одним из развратной толпы, и не отдался бы ему в «жёны». Императору надели фату, выставлены были приданое, брачная постель, свадебные факелы; всё было выставлено напоказ, что даже у женщин скрывает покров ночи».

Но спустя несколько дней Нерон уже венчается в качестве «мужа» с вольноотпущенником Спором, которого взял себе в «жёны» за сходство с любимой Поппеей Сабиной — второй его женой. С этой целью Нерон велел оскопить Спора, надеть на него платье императрицы и назвать его Сабиной. Свадьба праздновалась в Греции и сопровождалась торжественными церемониями. Среди поздравлений серьёзно высказывались и пожелания, чтобы брак этот был благословен законными детьми! Живя с Пифагором, как с мужем, а со Спором, как с женой, Нерон как-то спросил одного философа:

— Нравятся ли тебе подобные браки?

— Ты хорошо делаешь, что Обнимаешь таких жён и мужей. Жаль, что боги не захотели внушить твоему отцу такую же страсть.

Мудрец знал, что последнее слово истолковывается двояко: оно имеет другое значение — как «ужас».

Наконец, Нерон стал ещё «женой» своего секретаря Дорифора, причём публично вёл себя как невинная девушка. Он велел уплатить Дорифору полтора миллиона динариев и удвоил эту сумму назло своей матери Агриппине, когда та упрекнула императора в мотовстве.

А другой император, Гелиобал, в своих браках всегда играл роль «жены», и она ему так нравилась, что он обещал врачам большое вознаграждение, если они при помощи операции сделают его женщиной...

Угроза нашей душе исходит постоянно. Да и телу тоже... Скоро мы узнали, что убит василевс Михаил Третий, на византийский престол заступил Македонянин, который благоволит к бывшему патриарху Игнатию. Значит, несчастье нависло над Фотием. А что будет с нами?!

Из Рима наконец-то пришло разрешение — двигаться. Слава богу, хоть в этом теперь есть какая-то определённость!..

Через несколько дней мы покинем Венецию.

Старшина древлян Ратибор на призыв киевского князя Дира и Высокого совета участвовать в походе на Византию не мог не откликнуться (всё-таки архонт лично пять лет назад руководил строителями, возводившими на берегах Припяти после страшного лесного пожара избы для погорельцев), но послал всего лишь двадцать военных лодей с шестьюдесятью ратниками на каждой. Во главе Ратибор поставил воеводу Умная. Сам же старейшина остался дома; не назначил он в отряд и купца Никиту, сына погибшего в первом походе на Византию деда Светлана, которому тогда досталась смертельная стрела, предназначенная Аскольду. Да и как Ратибор мог послать Никиту, ставшего в торговых делах его правой рукой!

Посмотрел бы на него сейчас отец, усомнившийся однажды в том, что сын станет купцом и будет плавать по торговым делам в другие земли! А он действительно им стал и возит товары древлянские — воск, мёд, строительный лес, кожи, рыбий клей, смолу — не только в земли другие, но и в страны. Уже побывал в Багдаде и Антиохии!

Дом себе с горенкой и светлицей поставил; жена, кривичанка Власта, которую на Двине от волочанина тайно увёз. Народила ему двух детишек — мальчика и девочку. Никита и свою прибыль имеет, и в качестве немалого налога от торговли обогащает казну общую. Подобных людей на войну, где могут и убить, просто так не посылают.

Зато с охотой и радостью вызвался идти в поход мастеровым по починке лодей (зря, что ли, юнцом работал корабельщиком на киевских вымолах у воеводы Вышаты) племяш Марко, превратившийся за прошедшие годы в статного широкоплечего молодца. Ему, правда, росточку бы поболе, хотя силёнкой не обделён: разгибал на спор подковы, будто они не из железа сделаны.

Бабка его Анея, мать Никиты, постаревшая, но ещё хорошо видевшая выцветшими, в мелкой сетке морщин глазами, сказала дочери, матери Марко:

— Я заговор на стрелу, копьё и меч вражеские одна сегодня говорить не буду, в Киеве произносила его, да боги не вняли моим речам: недосчитались мы в семье отца... Ты же как мать скажешь теперь этот заговор вослед сыну. Слова-то знаешь?

— Матушка, у меня ещё не было случая, чтоб сей заговор говорить.

— А вот подошёл такой случай! — недовольно пробурчала бабка Анея. — Сын вырос, ратником стал... Хорошо, давай вместе говорить. Повторяй за мной!

«Завязываю я, мать-женщина, по пяти узлов на луках и всяком ратном оружии всякого стрелка немирного, неверного... — И столько боли и муки было в голосе Аней, что не высказать всё это сразу и не выразить словами; и если делают сейчас заговоры в иных домах, то столько же боли рвётся из груди других женщин. И произносятся заговоры для того, чтобы не могло оружие достать в бою родного человека, особенно сына, кровинушку... — Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, опутайте все луки, повяжите все ратные оружия; и стрелы бы вражеские до сынов, братьев, мужей не долетали, все ратные оружия их не побивали...»

Шепчет заговор седая, в умильных слезах женщина, надеясь на великую силу его, хотя и знает — не все вернутся с ратного поля, кто-то всё равно должен погибнуть. Но ведь кто-то! А не её сын, брат, муж... Боги, отведите смерть от родного человека!

Бабушка Анея неистово произносит слова, её дочь, тоже воодушевляясь, повторяет. Устами их словно говорит мать-природа, прародительница и продолжательница всего сущего на земле, ибо она, природа, и женщина есть суть одного великого рода. Плачут и плачут... Но надеются! «В моих узлах сила могучая, сила могучая змеиная сокрыта... От змея страшного, что прилетел с великого моря. Да не убоишься стрелы, летящей в день... Да не убоишься, свет наш Марко!» — И зарыдали обе — бабушка и мать, опустошённые чувствами, так силу свою и надежду на жизнь отдали любимому человеку, который уходил от них, не оглядываясь.

Но потом встрепенулась Анея, вспомнив своё — тяжёлое и страшное. Мало ей показалось одного заговора, сказала дочери, чтоб ещё один они произнесли.

— Два уже точно Марко спасут! Повторяй, моя донюшка...

«За дальними горами есть океан-море, на том море есть столб медный, на том столбе медном есть пастух железный, а стоит столб до неба, от востока до запада, завещает и заповедует тот пастух своим детям: железу, укладу, меди, сребру, злату, топорам, мечам, копьям и стрелам, лукам, перьям и клею — большой завет; «Подите вы, железо и медь, в свою землю от раба нашего Марко, а клей в рыбу, а рыба в море, сокройтесь от раба нашего Марко, а велим мы ножу, топору, луку, копью, стреле и мечу... А велим мы не давать выстреливать ратоборцу из лука, а велим мы схватить у лука тетиву и бросить стрелу на землю. И также велим бросить на землю топор, копьё, нож и меч... А будет тело Марко крепче камня, твёрже железа, платье крепче кольчуги.