Книга Конец - Давид Монтеагудо

— Наконец хоть кто-то произнес разумные слова, — поддерживает ее Ампаро.

Двое мужчин и четыре женщины снова трогаются в путь. Когда последний из путников скрывается за поворотом, образованным улицей-туннелем, на противоположном краю площади происходит легкое движение. Медведь возник там же, где и в прошлый раз: он робко озирается и нюхает воздух, потом, уже шагнув из-под арки на площадь, встает на задние лапы, качает головой из стороны в сторону, и его влажные и невероятно подвижные ноздри начинают работать еще энергичнее.

Уго сидит на пластиковом стуле, какие обычно расставляют на террасах кафе. Он совершенно мокрый, словно только что вылез из воды, и через прорези в сиденье с широких бермуд, заменивших Уго плавки, стекают вниз шустрые струйки воды. Жарко. Солнечные лучи падают почти отвесно, на небе нет ни одного облачка, которое могло бы хоть немного смягчить палящий свет. Постоянно дует легкий ветерок, но он едва заметен, хотя, обвевая мокрую кожу, все-таки оставляет ощущение приятной прохлады.

Уго роется в вещах, комом брошенных на соседний стул — совершенно такой же, как и его собственный, и наконец все еще мокрые руки нащупывают там зажигалку и пачку сигарет. Между тем под стулом образуются маленькие лужицы — целых три круглых озерка, которые постепенно сливаются в одно, большего размера и неопределенной формы, и оно начинает борьбу за выживание с зернистым и пористым плиточным полом, который час за часом терпеливо впитывал солнечный жар.

В нескольких метрах от Уго плавает в бассейне Хинес: он медленно взмахивает руками, держа голову над водой, и направляется к бортику, но, едва схватившись за ручку на стене, делает глубокий вдох и несколько раз окунается с головой. Между этими погружениями он успевает мельком посмотреть на Уго. Но тут нечто другое привлекает его внимание: с противоположной стороны из раздевалки выходят, болтая и не глядя на мужчин, женщины. У Ньевес очень белая кожа, она держит перед собой, как щит, толстое полотенце, так что из-под него видны лишь широкие, сильные, слегка распухшие лодыжки. У Ампаро полотенце висит на шее на манер шарфа, она в бикини зеленого цвета, и сразу бросается в глаза, что загар у нее очень неровный. Рядом с Ньевес, да еще босиком, она кажется совсем низенькой.

— Может быть… может быть, и вообще больше никто не исчезнет, — говорит Ньевес, обращаясь к Ампаро.

— Да брось ты хоть сейчас-то об этом думать, — отвечает Ампаро, — радуйся воде — и точка.

Уго смотрит на женщин молча, прищурившись. Он развалился на стуле, одной рукой держит сигарету, другой поправляет под бермудами причинное место, потом приглаживает волосы на груди, так что оттуда летят в разные стороны капли воды.

— Слава богу, девушки, что вы наконец-то появились, — изрекает он неожиданно, — а то этот тип уже несколько раз пытался меня изнасиловать.

Уго улыбается, хотя ему никто не отвечает. Следом за Ампаро выходит Марибель в цветастом бикини, она идет медленно, и по походке легко догадаться, что на ногах у нее нет живого места. Последней выскакивает стройная и загорелая Мария. Она решительно направляется к бассейну, снимает резинку, стягивающую волосы, встряхивает ими, приближается к бортику и почти без промедления прыгает головой в воду. Уго дергается вперед и даже вытягивает шею, но Мария уже исчезла в фонтане брызг. Она довольно долго плывет под водой, описывая дугу, которая приводит ее к одному из бортиков.

Взбаламученная вода искажает очертания тела, оно трепещет и дробится, словно смуглая кожа, черная ткань купальника и струящиеся волосы вот-вот расщепятся на подвижные пятна. Но тут Мария выныривает на поверхность, хватается за бортик, и фигура ее вновь делается вполне четкой и материальной.

— У кого есть шампунь? — спрашивает она, быстро крутя головой и встряхивая мокрыми волосами.

— С этим лучше повременить, — говорит Хинес, — а то запачкаем мыльной пеной воду, прежде чем…

— Вот именно, — тотчас вставляет Уго, — пусть грязь, которая на нас накопилась, сперва как следует размокнет… Слава богу, бассейн большой.

— Посмотрите-ка, — Ампаро заглядывает через бортик, — времени прошло всего ничего… а вон уж сколько листьев и… всяких мертвых букашек…

— Вода ведь не обновляется, — поясняет Хинес. — Когда в бассейне все работает как надо, идет постоянная очистка воды.

— Давайте поищем сетку, — предлагает Ньевес, оглядываясь по сторонам. — Она обязательно должна быть где-то здесь — такая сетка на длинной палке.

— Вряд ли стоит терять время, — пытается образумить ее Хинес.

— А вода не такая уж и холодная. — Ампаро опускает одну ногу в бассейн.

— Вообще-то было бы лучше, будь она похолоднее, — говорит Хинес.

— Почему?

— Это бы значило, что ее не очень давно меняли.

После недолгих колебаний Ньевес решилась наконец повесить полотенце на кран одного из бездействующих сейчас душей. Уго внимательно следит за каждым ее движением — молча, держа руку с зажженной сигаретой перед самым своим лицом. Тело Ньевес, несмотря на явное приближение к рубенсовским формам, сохранило изначальную схожесть с амфорой и даже, можно сказать, классические пропорции.

— Эй, радость моя… У тебя там этикетка болтается, — говорит Уго, указывая куда-то сигаретой. — У тебя, у тебя, в розовом бикини.

— Нет там ничего, правда? — спрашивает Ньевес, заводя руку за спину и шаря между лопатками.

— Да нет же, на заднице. Иди-ка сюда, я сам сниму — собственными зубами перегрызу нитку.

— По мне, так я бы подождала, пусть лучше тут плавает мыльная пена… — говорит Ампаро, крепко держась обеими руками за лесенку и по пояс погрузившись в воду.

— Врешь ты все, — никак не может успокоиться Ньевес, — этикетку я уже оторвала. И купальник у меня никакой не розовый… а цвета фуксии.

— Господи! И как же ты только шла? — спрашивает Хинес. Он находится в воде, но руками держится за бортик и, когда приблизилась Марибель, увидел ее ноги, стертые до мяса, покрытые кровавыми мозолями и глубокими отметинами от туфель.

— Какой ужас! — подхватывает Уго.

— Что? А, ноги… — отзывается Марибель равнодушно. — Нет… ничего страшного. Наступает момент, когда ты этого уже не чувствуешь… Когда хочется, чтобы болело, болеть уже перестает.

— А ты что, хотела, чтобы было больно? — спрашивает подплывшая к Хинесу Мария с гримасой недоверия и досады.

Марибель ничего не отвечает. Она направляется к лесенке, по которой только что спустилась Ампаро — та уже плывет, оставляя борозды на поверхности воды. У Марибель тело чувственное, но при всем при том какое-то плоское и лишенное изящества. Прежде ее постоянно видели к блузке, и теперь кажется, что и без того слишком полная шея стала еще короче.

— Знаешь, теперь мы поедем на велосипеде, — говорит Хинес, — и ногам будет гораздо легче, но… не будет все-таки лишним помазать их той мазью, которую нашла…