Книга Резервисты - Егор Лосев

Здесь же все было новое, чужое. Природа какая-то колючая, выжженная солнцем, леса нормального нету, все вручную посажено. Местные — загадка, то шипят, мол, понаехали тут, вонючие русские, то соседи постучатся, спрашивают, чем помочь, мебель предлагают, плиту газовую.

Не поймешь, свой ты здесь или чужой… чувства Родины как-то не ощущалось… пока.

Данька особого расстройства по этому поводу не испытывал, ему жизнь вообще затянувшийся отпуск напоминала: солнце, море, бананы.

И только коснувшись камней Стены Плача, проникнувшись их шершавой вечностью, ощутил он словно толчок изнутри: нет, не чужак ты здесь, может, еще не совсем вписался, но не чужак, свой.

…Чего они у тебя такие сонные, сержант? Проветри их, что ли!

— Взвод! Строиться! До столовой и обратно, минута… бегом марш!

Когда сержант впервые погнал взвод «проветриться», двое остались стоять. В сонном взгляде сержанта промелькнуло любопытство.

— У меня справка! — Высокий тощий солдат порылся в кармане и затряс в воздухе бумажкой.

Сержант засунул большие пальцы за ремень и снизу вверх оглядел наглеца.

— И что в справке?

— Освобождение от бега… типа… мозоль…

— От бега, значит…

— Так точно.

— А на велосипеде тебе можно?

— Э-э, можно, наверное…

— Молодец! Лег! Ноги вверх! На девяносто градусов! Крути педали!

Высокий, сморщившись, «закрутил педали». Грязь сыпалась с ботинок на лицо, на шею, скатывалась за воротник.

Сержант перешел к следующему.

Следующий, щекастый толстяк с наглой мордой, был зашоколаден «по самое не могу».

— Вот! Бегать нельзя! Физические нагрузки нельзя! — грязными пальцами-сосисками он отсчитывал справки словно ассигнации, и с каждым новым листком в его голосе расцветали торжествующие интонации. — Отжиматься нельзя, тяжести поднимать тоже нельзя, вот.

— Тебе дышать-то можно? — участливо осведомился сержант.

— Дышать врачи разрешают, — сообщил толстяк уклончиво, и добавил: — Пока…

— А чего ж ты у нас, а не в КМБ[27]для «почти мертвых»?

Толстяк помрачнел.

— Не взяли, сказали, к строевой годен…

— Ну, раз годен… — Сержант сделал паузу. — Слушай мою команду! Приказываю моргать!!! Чаще моргать!!! Это тебе не тяжести поднимать, веки легкие! А вы повторите пробежку! — рявкнул он на построившийся взвод.

Велосипедист после этого забыл про мозоли и начал бегать как все, а толстяк упорствовал, хотя после пяти минут моргания словил таких «зайчиков», что шел как пьяный. Каждый раз для него находили новый способ «не тяжелых» физических нагрузок. Сегодня он, пыхтя, крутил на вытянутых руках винтовку.

Проветрившиеся бойцы приступили к следующему уроку, изучению «Галиля».

Данька тоскливо думал о губе, печальные мысли мешали заснуть.

Вляпался он третьего дня, когда его в ротную канцелярию послали за носилками. А он, дурак, в палатку заскочил, пожрать. Жрать хотелось зверски, ужин-то он в наряде простоял. Пацаны ему бутерброды принесли, вот он и не выдержал. И как назло нарвался на ротную. Теперь, значит, судить будут, и ничего не попишешь. Охарактеризовали прегрешение как нарушение возложенного доверия. Что теперь делать…

Звенящую тишину в столовой нарушали лишь тяжелые шаги прапорщика. Сидевшие за столами бойцы тянулись в струнку, заложив руки за спину.

Прапор изрекал основы поддержания воинской дисциплины, помогая себе рубящими движениями ладони. Свет ламп, отражаясь на гладко выбритом черепе, создавал нимб, придающий прапорщику вид святого.

При этом сам прапор интересовал бойцов не больше, чем стоящий позади столовой мусорный контейнер. Взгляды новобранцев приковывали поблескивающие между мисок с салатами металлические подносы со шницелями. На каждом подносе, рядом с ядовито-желтыми кусками картошки, дымились ровно шесть рыжих, обвалянных сухарями шницелей. Шесть взглядов прожигали поднос, выискивая кусок покрупнее, шесть рук прикидывали способ опередить других на пути к этому самому куску. Шесть глоток судорожно сглатывали слюну. Кое-кто заранее сжимал в потном кулаке вилку, надеясь таким образом раньше всех добраться до вожделенного мяса.

Заключительная фраза прапора «Приятного аппетита!» разорвала тишину выстрелом стартового пистолета. Шницеля на подносах испарились в секунду, несколько вилок по инерции ударили в пустой поднос, это особо голодные надеялись урвать отвалившийся у соседа кусок.

Когда возмущенный шумом прапорщик взревел: «Смиррррно!» — большинство шницелей существенно уменьшились в размерах.

Высказав строгое предупреждение и пообещав изгнать нарушителей из столовой, прапор сам уселся за офицерский стол. Дальнейший обед проходил без приключений.

После еды, занятий и стрельб «всухую» рота в полной боевой готовности выстроилась у столовки. Кроме обычных «М-16» каждый получил в оружейке «Галиль» и тащил его в руках, потому что ремней для «Галилей» не дали.

«Галиль» на Даньку произвел впечатление, «М-16» ему досталась разболтанная, люфтящая, со старым треугольным цевьем, и почему-то с отражателем для левши. А «Галиль» сразу «купил» новеньким воронением, складным прикладом и фосфоресцирующими точками на мушке.

Рота догрузилась письменным столом для офицеров, канистрами с водой, средствами связи, мишенями, БК и, вытянувшись в длинную живую гусеницу, поползла учиться стрелять.

До стрельбищ, расположенных вне базы, предстояло топать километра четыре по раскисшему полю.

Ноги вязли, грязь налипала на ботинки, дурацкий «Галиль», оттягивал правую руку, а в ладонь левой впивалась ручка патронного ящика. В душе ощущалось полное отупение, которое не прошибала даже боль в затекшей руке.

…Армейская машина постепенно закручивала гайки, словно гигантский пресс давил стакан орехов.

Орехи сюда отбирались разные: те, чьи мозги армия оценила слишком дорого для того, чтобы подставлять под пули, и наоборот, те, у кого по армейским критериям мозгов для службы в боевых частях не хватало, были здесь и единственные дети в семье, которые без разрешения родителей в боевые части не принимались. Эти делились на тех, кого это положение дел вполне устраивало, и на таких идеалистов, как Каркуша, который не сумел выбить из родителей разрешение и подделал его, будучи разоблачен перед самым призывом.

Еще были «кадацники», как Филя с Хрюшей, то есть прошедшие «кадац», еше в школе получившие профессию автомобильных механиков.

Гнилые и слабые лопались, сминались, не выдержав. Кто-то требовал психолога, обещая перестрелять себя и окружающих. Таких обычно списывали сразу.