Книга Золотой вепрь - Владислав Русанов

Потом догадаются предъявить счеты Аксамале – с кого она больше податей сняла, от какой земли больше рекрутов в армию набирала, уроженца какого города обидела больше, не возвысив до министра или генерала… Аксамала, измученная к тому времени голодом, холодом и бунтами непривыкшего много трудиться населения, ответит просто и однозначно, то есть пошлет недовольных к бабушке ледяного демона или еще куда похлеще.

Вот тут-то обычные брюзжание и зависть могут вылиться в самую настоящую кровавую резню. И хуже всего, что достанется ни в чем не повинным людям. Говоришь без табальского акцента? Враг. Умудрился поселиться посреди Каматы, а усы и борода белокурые, как у литийца? Пошел вон! А мало ли окраинцев поселилось в прошлом веке в Барне в ответ на приглашение главнокомандующего создать кордон между землями самых непримиримых кланов дроу и мирными жителями? Или взять ту же Тьялу, где в долине Дорены который год уже раздают земли всем, кто выслужил пенсион в войсках. Или Арун, куда приглашали лучших рудознатцев со всей Сасандры, даже денежное довольствие выплачивали всем желающим…

Куда этим людям деваться? Смирятся они, когда недавние соседи начнут выбрасывать их семьи из домов и подворий? Станут безропотно сносить унижения от местных, которые отличаются от них лишь цветом волос или произношением? Или возьмутся за оружие? Скорее всего, они попытаются защищаться. И начнется гражданская война по всей стране, по всей империи, вернее, бывшей империи.

В кровавую заваруху с удовольствием вмешаются дроу, незамиренные кентавры, гоблины и выходцы из западных королевств вроде барона Фальма. Не упустят возможности пройтись частым гребнем по прибрежным городам и селам халидские пираты. А там, глядишь, и Айшаса подтянется. Якобы для того, чтобы помочь и восстановить справедливость. Только справедливость они всегда по-своему понимают – сила есть, ума не надо.

Вот и прощай самая сильная страна в мире под двумя Лунами. На твоих осколках возникнет несколько десятков мелких, никчемных королевств, в долгах, как в шелках, вечно с протянутой рукой, вечно голодных и злых. Они будут заискивать перед Айшасой, перед Дорландией, Итунией и Фалессой, гордиться великим прошлым и страшиться незавидного будущего. У каждого из них будут свои флаг, герб и гимн, но будут и тысячи людей, скитающихся и нищенствующих, забывших долг и честь, радующихся подачкам айшасианского солдата, готовых за сытую жизнь предать веру предков…

– Ты это чего?

Студент встрепенулся. Отогнал невеселые мысли. Кирсьен смотрел на него едва ли не с участием. И даже в голосе нотки смущения прорезались.

– Обиделся, что ли?

– Нет. Задумался, – честно ответил Антоло.

– О брухах? – тут же вмешался Халль.

– О людях. О тех, которые хуже брухи стать могут.

– Ну, даешь! Ученая… энтого… голова! – Почечуй хлопнул парня по спине. – Вот такие они, штуденты! Тут… энтого… бруха жа жадницу грыжнуть… энтого… норовит, а он о людях!

– От брухи отбиться проще, чем от некоторых людей, – вздохнул Антоло. Сунул ветку в костер.

– Скажешь тоже, лопни мои глаза! – Кольцо поднял лицо, поморгал покрасневшими от дыма глазами. – С брухой серебро надоть!

– У нас в Табале… – Студент бросил косой взгляд на Кира, ожидая новой подначки. Не дождался и продолжил: – У нас в Табале простой сталью привыкли обходиться. Рогатиной ее, конечно, не возьмешь – быстрая очень, но самострел настроить на тропе можно.

– Ты на них охотился? – округлил глаза Халльберн.

– Нет, – мотнул головой Антоло. – Мне не разрешали. А дед, отец, дядьки… Они охотились.

– Делать им нечего было? – Вензольо потер кулаком кончик носа.

– Это ж себе дороже. Кровососы… – согласился с ним Витторино.

– У нас бруха редко на людей нападает, – пояснил табалец. – Все больше на овец. Вот отец с дядьками и защищали отару…

– Да ну… – недоверчиво протянул Кольцо. – Бруха. И вдруг овец…

– А ну закончили разговоры разговаривать! – Оттолкнув плечом Витторино и Лопату, в освещенный круг шагнула Пустельга. – Нечем заняться? Тогда взяли ветки, запалили факелы и окружили лагерь. Вензольо, Витторино, Кир! Охранять лошадей! Всем ясно?

– А то… – проворчал для видимости Лопата. Кое-кто из наемников скорчил недовольную рожу, но повиновались все. Дисциплина в остатках банды Кулака была строгая, просто загляденье. И на зависть многим войсковым частям.

Когда Антоло шагал с факелом, потрескивающим и роняющим искры в мокрую траву, прочь от костра, его нагнал Почечуй:

– Шлышь, Штудент… Тебе… энтого… оберег отдать?

– Какой? – встрепенулся табалец. И вдруг вспомнил. Подарок Желтого Грома! То самое хитросплетение кентаврового волоса, от которого отшатнулся, как ошпаренный, котолак Фальм. По заверению степняка – сущая безделушка. Антоло снял амулет и отдал на хранение Почечую, когда едва живой выбрался из пыточной его светлости. Почему? Скорее всего, потому, что чувствовал себя едва живым и боялся потерять. А потом забыл. Слишком много событий обрушилось – смерть Мудреца, погоня за котолаком и его приспешниками…

– А тебе он что… энтого… беж надобношти? – прищурился старик.

– Да нет! Давай! – Антоло вдруг стало стыдно. И за то, что забыл о подарке кентавра, и за то, что Почечуй таскается с его амулетом, помнит и переживает. – Как же не надо? Надо!

Парень расстегнул рубашку и бережно надел плетеный из волоса шнурок на голое тело. Так, чтобы кожей ощущать узелки и петельки. Если Желтый Гром говорил, что может чувствовать его через амулет, то почему бы не облегчить степняку задачу?

– От брухи… энтого… шпашет? – с интересом посмотрел на него коморник.

– Не знаю… – честно ответил Антоло. – Думаю, нет.

– От брухи добрая сталь лучше всего помогает, – сказал неожиданно появившийся Кулак. – Студент прав был. Серебро, осина – досужие выдумки. Остро отточенный меч и верная рука – вот залог удачи!

Кондотьер хитро улыбнулся. Он старался выглядеть бодрячком, но все чаще его лицо заливала смертельная бледность, на висках выступали капли пота, а пальцы на левой руке дрожали, словно в приступе лихорадки. Какова у этой хвори причина, никто не знал. Строили разные предположения – кто говорил, мол, болт отравленный был, а кто доказывал, что подточенный и острый осколок остался в ране, а теперь блуждает по телу. Антоло слышал такие истории про иглы, воткнувшиеся в пятку, а потом по крови достигшие сердца. Слышать-то слышал, но верил мало. Он подозревал отраву. От подручных Джакомо можно было ждать и не такой подлости.

Почечуй проводил взглядом спешившего к костру командира. Подмигнул Антоло:

– Что нам меч, а, Штудент? Булава… энтого… вот оружие для наштоящих мужчин!

Табалец кивнул. После боя в Медрене он попросил старика дать ему несколько уроков боя на палицах. Ни для кого не секрет – из всех видов оружия Почечуй предпочитал шестопер. Неожиданно для всех наемников у Антоло получилось неплохо. Ну, еще бы! Силушкой Триединый его не обделил, а опыт драки на палках имеется у каждого мальчика, выросшего в деревне. С тех пор он упражнялся через день – один раз с Пустельгой на мечах, а второй – со старым коморником на дубинах. Для этого Кулак отдал ему свою законную добычу – шестопер Черепа. Вскоре молодой человек полюбил это нехитрое, но смертоносное оружие. Отшлифованная рукоять в два локтя длиной, на одном конце шесть отточенных пластин, на другом – шар противовеса. Уж если Мудрецу удалось кистенем размозжить ухо котолака, то хороший удар по темени наверняка отправит хищника туда, где ему и место, – в Преисподнюю.