Книга Скрипка - Энн Райс

Мы стояли перед длинным полыхающим фасадомдома, оставаясь невидимыми для рыдающих, обезумевших людей, которые продолжалиоттаскивать вещи на безопасное расстояние. Стена в любую секунду моглаобрушиться на все те бархатные стулья, выброшенные из окон кушетки и полотна, взглянина них, великие портреты в сломанных, разбитых рамах.

Стефан обнял меня, словно ему стало холодно,его белая рука легла поверх моей руки, сжимавшей скрипку, но он уже не пыталсявырвать у меня инструмент. Он прижался ко мне и дрожал, весь поглощенныйзрелищем. Его скорбный шепот перекрывал воображаемый грохот.

– Ты сама все видишь, – прошептал онмне на ухо и вздохнул. – Ты наблюдаешь падение последнего великогорусского дома в красавице Вене, дома, пережившего наполеоновское нашествие,заговоры Меттерниха и его бдительных шпионов, последнего великого русскогодома, державшего целый оркестр музыкантов, словно официантов, прислуживающих застолом, готовых играть сонаты Бетховена, едва просыхали чернила на нотнойбумаге, людей, которые каждый вечер могли играть Баха зевая или Вивальди совзмокшими лбами. Все так и было до того момента, когда одна свечка – заметь,одна-единственная свечка – коснулась шелкового лоскутка, а потом адскиесквозняки провели огонь по всем пятидесяти комнатам. Отцовский дом, отцовскоесостояние, отцовские надежды, связанные с его русскими сыновьями и дочерьми,которые, танцуя и распевая песни на этой границе между Востоком и Западом, таки не увидели своей родной Москвы.

Он придвинулся ближе ко мне, цепляясь правойрукой за мое плечо, а левая по-прежнему была прижата к моей руке, к скрипке, ксердцу.

– Оглянись вокруг, посмотри на другиедворцы, на их окна со ставнями. Видишь, где находишься? В самом центремузыкального мира. Ты там, где Шуберт вскоре сделает себе имя в тесных комнатушкахи сразу умрет, так и не найдя меня в моем мраке. Не сомневайся. Ты там, кудаПаганини пока не осмелился приехать из страха перед цензурой. Вена, дом моегоотца. Ты боишься пожара, Триана?

Я не стала отвечать. Он причинял боль себе, неменьшую, чем мне. Эту боль можно было сравнить разве что с огнем.

Я плакала, но теперь это для меня былонастолько обычным делом, что, наверное, мне больше не следует писать об этом всвоем повествовании.

Я рыдала. Рыдала и смотрела, как приезжаюткареты и увозят убитых горем людей, и женщины в просторных мехах машут из оконэкипажей с большими тонкими колесами, а возницы едва справляются с нервнымилошадьми.

– Где ты, Стефан? Где ты теперь? Ты ведьвыбрался из дома, так где ты? Я не вижу тебя живого!

Я оцепенела, да, но не так, как он, а то, чтоон сейчас мне демонстрировал, было всего лишь образами из прошлого. Я зналаэто, но в детстве такой пожар заставил бы меня беспомощно визжать. Что ж,детство давно прошло, и это был кошмар для скорбящей женщины, повод для тихихвсхлипываний и душевных терзаний.

Ледяной ветер подхлестывал пламя; одно крылодома фактически разлетелось, из стен вывалились скобы, окна со скрипомраспахнулись, и крыша взорвалась, подняв клубы черного дыма. Обгоревшийогромный остов был похож на гигантский фонарь. Толпа отпрянула назад. Людипадали. Кричали.

Последний обреченный человечек соскочил скрыши, промелькнув черным силуэтом в желтом воздухе. Толпа вскрикнула. Кто-тобросился к крошечной падающей головешке, которая была человеком, беспомощным,обреченным человеком, но смельчаков тут же разогнал ослепляющий всполохпламени. Из всех окон нижнего этажа вырывались огненные языки.

На нас обрушился ливень из искр, искрыударялись о волосы, веки. Я загородила от них призрачную скрипку. Искры билисьо нас, тяжелые, несущие с собой разрушение, точно так они сыпались на тех, ктобыл вокруг, в этом видении, в этом сне.

Проснись. Это какой-то трюк. Тебе ведь раньшеудавалось развеять эти ясные сны, которые окутывали тебя таким плотным кольцом,что тебе казалось, будто ты умрешь, но ты их стряхивала и жила дальше.

Прогони этот сон.

Я уставилась на загаженную мостовую. Запахлошадиного навоза. От дыма и гари больно дышать. Я оглядела высокиемногоэтажные дворцы вокруг нас. Все это настоящее, настоящие фасады в стилебарокко, как и небо над нами, Господи, как и огонь в облаках, это самоестрашное последствие катастрофы – огонь в облаках или одна-единственная жертва,а сколько их было здесь. Я вдохнула зловонный дым и заплакала. Я ловила искрыруками, и они гасли на холодном ветру. Ветер обжигал веки сильнее, чем искры. Явзглянула на Стефана, моего призрака, и увидела, что он смотрит куда-то мимоменя, словно тоже скован этим адским видением, глаза его остекленели, губышевелились, словно он в отчаянии шептал: «Неужели нельзя было ничего изменить,неужели все было обречено на гибель?»

Тут он резко повернулся, посмотрел на меня,пойманный в минутной рассеянности. В глазах – печаль и вопрос: вот видишь?

А толпа вокруг продолжала суетиться, необращая внимания на нас; мы не стали частью этого безумия, не представлялиникакого препятствия, мы были всего лишь два создания, способных видеть иощущать все, что происходило в том мире, испытывая глубочайшее сочувствие.

Что-то промелькнуло у меня перед глазами.Знакомая фигура.

– Ну вот же ты, – закричала я.

Это был живой Стефан, я увидела его вдалеке:молодой Стефан в широком причудливом камзоле с высоким воротником, набезопасном расстоянии от пожара, среди раскиданных вокруг инструментов. Вотстарик наклонился, чтобы поцеловать Стефана в щеку, унять его слезы.

Живой Стефан держал в руках скрипку, спасеннуюскрипку, – молодой Стефан в грязном изорванном парадном наряде. Теперь кнему подошла женщина, завернутая в зеленые шелка, отделанные мехом, и набросиласвою накидку ему на плечи.

Молодые люди собирали спасенные сокровища.

На меня обрушился сильный порыв ветра, но неиз этого видения. Это сон, да, так просыпайся. Но не можешь. Сама знаешь, чтоне можешь.

– Конечно не можешь, но разве ты хочешьпроснуться? – прошептал Стефан, его холодная рука по-прежнему лежала намоей, в которой была настоящая скрипка. А что же стало с той, с той игрушкой,которую спас юноша?

Сбоку что-то яростно сверкнуло.

Это стоял Маэстро, не более живой в том мире,чем мы. Отдельно от толпы, до ужаса близкий нам, подошедший на такоерасстояние, что я разглядела пряди серебристо-черных волос над низким лбом иострые черные глаза, окинувшие нас быстрым взглядом, и бесцветные губы –Господи, мой ангел-хранитель, без кого я даже не могу представить свою жизнь.

Теперь мне не хотелось защититься от этоговидения.