Книга Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - Фредерик Дар

И тут появляется шеф-массажист и качает головой.

— Барбара не знает, — говорит он.

Я предъявляю ему журнал в траурной обложке:

— А вот он знает!

Его напудренные щёки сразу же окрашиваются красным цветом.

— Не понимаю!

— Да тут и понимать нечего, — отвечаю я, указывая на страницу с именем дамы.

Он выглядит смущённым.

— Ка… как… вы смотрели мой журнал?

— По-свойски! — отвечаю я. — Видите, вот имя этой дамы!

Он наклоняется к листу и опять качает головой.

— Я вам должен сказать, комиссар: я не помню имени министра. Может быть, я его и не знал вообще. Вы можете назвать все имена министров, даже если вы и государственный служащий?

Аргумент весомый.

— Во всяком случае, — добавляет он, — она не приходила, видите, её имя зачёркнуто.

— Она сняла заказ?

— Возможно.

— Вы не в курсе?

— Аннулировал не я. Вчера днём меня здесь не было.

— Кто был вместо вас?

— Раймон, мой массажист!

— А что, если мы спросим у него?

— С удовольствием, сию минуту.

Он выходит через «месье»[65].

На этот раз я иду следом за ним.

— Раймон! — кричит шефиня-массажистка.

— Да-а-а? — звучит тонкий голос.

Толстый молодой человек с одутловатой физиономией, у которого угадываются полные груди под белой майкой с короткими рукавами, выходит из бокса (где я успеваю заметить пару волосатых ног на массажном столе).

— Да-а-а? — вновь спрашивает он.

— Это вы, Раймон, аннулировали заказ мадам Газон-сюр-Лебид вчера днём?

Седовласый стоял ко мне спиной, но я ручаюсь, что он подмигнул пухлому.

— Да-а-а, это я, — отвечает массажист.

У него искренний голос служанки, которая говорит в трубку телефона, что месье вышел, тогда как месье приставил к уху вторую трубку.

— Она никак не объяснила? — домогается шефиня-массажист.

— Нет. Она сказала, что запишется позже… А что-о-о?

— Ничего, спасибо, Раймон!

— Вы говорите о моей супруге? — кричат ноги из бокса.

Я подхожу ближе и обнаруживаю на массажном столе министра с цветочной накидкой на головастике. Он совершенно голый, розовый, только ноги прикрыты волосами, как у лангусты.

Седовласый месье подбегает тоже.

— Как, вы здесь, Ваше Превосходительство? Лично! А я даже не знал! Вы пришли безо всяких, вы даже не назвали себя! Какая скромность! Какая чесссть! Вы остались довольны Раймоном?

— Очень довольна! — отвечает министр.

Шеф-массажистка слегка вздрагивает. Делает щелчок, покашливает, потирает свою голую ногу ладонью, как танцовщица кабаре гладит свою сквозь шёлковое платье.

— Раймон просто… чудо-массажист! — говорит он. Затем поворачивается ко мне.

— Какое совпадение, надо же! Какое удивительное совпадение!

— В самом деле! Ваше Превосходительство, вы знали, что мадам Дю Газон-сюр-Лебид должна была прийти на массаж вчера днём?

Министр строит мне гримасу как для рекламы слабительного.

— Меня не интересует, чем она занимается!

— И вы также не знаете, что её заставило отказаться от визита?

— Абсолютно!

Необычен кабинет толстой Раймонды. Обвешан странными фотографиями, на которых изображены греческие персонажи: Зевс, Марс, Афродита, Диана, Геракл, Купидон, Адонис, Минотавр, Аполлон, Прометей, Икар, Аякс (белый всадник), Агамемнон и другие. Должен сказать, что я не различаю этих месье-дам по их физиономии, поскольку мы редко видимся, но у них есть нечто общее с сыром Пор-Салю: на каждом из них стоит имя.

— Интересуетесь мифологией? — спрашиваю я Одутловатого. — Это хорошо…

— Так, страстишка! — заискивает седовласый. — Вам тоже нравится?

— Богини — да!

Он не слушает. Он смотрит на меня долго-долго, качая головой.

— Ты не находишь, Раймон, что месье похож на Адониса? — шепчет он в задумчивости.

— Ужасно, — вторит ему Одутловатый. — Хочется подарить ему анемоны.

Министр привстаёт. Накидка падает. Учитель Феликс может спать спокойно. Его Превосходительство не из тех, кто может лишить его престола.

— Скажите, дорогой комиссар, появилось ли что-либо новое о моей жене?

— Увы, нет, господин министр.

— Что ж, хорошо, — одобряет он. — Уже один день прошёл, и ничего. Значит, есть надежда…

Он ложится на стол со вздохом облегчения.

Я начинаю чувствовать себя лишним, поэтому откланиваюсь… От визита остаётся какое-то чувство неудовлетворённости. Заметьте, что очень даже может быть, что моя команда массажистов(к) сказала правду. У седовласого другие проблемы, кроме имён министров. Когда госпожа Бартон, к примеру, записывается на приём к педикюрше, последняя не обязана делать вывод, что к ней пожалует Лиз Тэйлор. Выходит, что мамаша Газон отменила заказ? И всё же её прислуга сказала товарищу Архимеду, что она пошла «к массажисту»…

И потом есть кое-что ещё, мои заиньки. Не бог весть что, одна деталь, но она усиливает моё недоумение. На вчерашней странице рандеву отмечены чёрными чернилами. Сегодняшние же зелёной шариковой ручкой. Вы меня слушаете? Так вот, имя госпожи министерши зачеркнуто зелёной ручкой. Может быть, это ничего не означает…

Но может быть, это означает, что её вычеркнули из списка только сегодня.

— Я должен тебе сказать, Александр-Бенуа, я должен тебе честно сказать, что я думаю: твоя прожорливость тебя погубит!

Так выразился Пино при моём появлении в моей каюте.

Бугай посвистывает, глядя в иллюминатор, это означает «мать твою», что общеизвестно.

— Ты чем-то расстроен, Сезар? — замечаю я.

Старина дёргает своей ветхой головой.

— Есть отчего! Этот обжора съел мои отпечатки!

Звучит не совсем понятно, поэтому я прошу разъяснений. Из них следует, что Пино снял отпечатки в каюте аргентинца с помощью теста из муки и воды. Пока эта смесь сохла, Берюрье её съел. Он оправдывается:

— Откуда мне знать, что там было? Я подумал, что лепят пирожки или что-то такое.

— И что?! — возмущается Рухлядь. — Что, пирожки едят сырыми?

— Ну да, сам видишь! — говорит Безмятежный, не оборачиваясь.