Книга Братишка, оставь покурить! - Николай Стародымов

Стоп! А что она вообще мне предлагала? Она мне вообще ничего не предлагала. Разговор у меня был с братьями. А она просто забралась ко мне под одеяло. И даже то, что это было ее одеяло, значения не имело, потому что это она меня позвала, а не я к ней полез.

…Кажется, я запутался в частностях, в мелочах, во второстепенных деталях. Главное сейчас состоит в том, уезжать или оставаться. И в этом главном вопросе есть по два подвопроса. Если уезжать: с ней или без нее. Если оставаться: оставлять Мириам при себе или прогнать. Такой вот логический квадрат.

А при таком раскладе — попробуй найти ответ, который был бы справедлив по отношению ко всем: к себе, к Мириам, к ее братьям, которые, судя по всему, желают ей только добра, по отношению к Славко, к Радомиру, к моим нынешним сослуживцам… Я не мог найти справедливый ответ.

Да и был ли он, ответ, который мог бы всех удовлетворить? Скорее всего, универсального ответа-решения не было, да и не могло быть. Потому что поступка, кардинального поступка, который был бы хорош для всех, скорее всего, просто не существует в природе.

3

Утром меня, лишь на рассвете забывшегося в каком-то тревожном, непонятном полусне-полугрёзе, разбудил скрежет ключа в замке. Я было встрепенулся, но потом решил, что подобострастно подскакивать на гауптвахте перед кем бы то ни было — это значит демонстрировать едва ли не раскаяние и готовность признать себя в происшедшем неправым. Не исключено, что в другой ситуации я бы и подскочил, и неправым себя признал. Но в данной ситуации дело касалось женщины — а, значит, и вести следовало соответствующе, по-рыцарски, не роняя своего достоинства.

Однако подскочить мне все-таки пришлось. Потому что вошли не автоматчики из дежурной четы, не воевода Славко Громаджич, не Семен Шерстяной, даже не Ленька Кочерга, которых с той или иной степенью вероятности можно было бы ожидать здесь увидеть. В помещение вошел Радомир Станич, мой напарник по разведке, единственный человек, который знал, при каких обстоятельствах я познакомился с Мириам.

Чуть шевельнулось: а вдруг это именно он донес обо всем в контрразведку?.. Но я тут же отмел саму вероятность этого. Прежде всего потому, что невозможно подозревать человека, с которым вместе был в разведке, с которым вместе убивал врагов, с которым поровну делил опасности глубоких рейдов в тыл… Нет-нет, в такое верить не хотелось. Ну и потом: он ведь меня не остановил тогда, не попытался воспрепятствовать моему поступку, не бросился сам задерживать отпущенную мной девушку, ни разу не напомнил мне о том случае… Значит, по большому счету, является в некотором роде соучастником совершенного мной поступка… Даже из чувства самосохранения ему невыгодно докладывать об обстоятельствах ее пленения и дальнейшего освобождения.

Да и человек он не подлый по своей натуре. На передовой подлецы встречаются нечасто.

— Здравствуй, Константин, — протянул он мне руку, когда я поднялся с топчана, удивленно глядя на него.

Он ко мне обратился полным именем едва ли не впервые за все время нашего знакомства. И я не знал, как это расценить: как демонстрацию того, что у нас с ним начинается период новых взаимоотношений, или же как проявление его сочувствия мне.

— Здраво, Радо, — ответил я.

Он огляделся, подвинул стоявший в углу помещения стул, уселся на него.

— Голодный, наверное? — спросил серб.

Его вопрос напомнил мне о том, что я и в самом деле после вчерашнего обеда ничего не ел.

— Да уж, кофе в постелю тут почему-то не подают, — пришлось признаться откровенно.

Словно в ответ на мои слова петли дверей опять заскрипели и в помещение вошел давешний солдат, так хорошо говоривший по-русски. Он тащил большой, видавший виды, алюминиевый поднос, на котором что-то стояло, накрытое стиранной тряпкой, которая должна было обозначать салфетку. Когда он водрузил помятый тускло-белый диск на столик и сдернул в него стираный лоскут, я, должен сказать, немало удивился. Потому что подбор блюд заметно отличался от привычного. Обычное наше меню большим разнообразием не баловало: на завтрак, как правило, давали паштет или сало, на обед нечто, что с некоторой натяжкой можно было бы назвать супом, — сваренные в бульоне из тушенки макароны или фасоль, ну и на ужин что-нибудь… А тут на тарелке бугрилась изрядная горочка жареной соломкой картошки, на другой лежал нарезанный ломтиками добрый кусок вареного мяса, оливки, вкус которых, я, должен признаться, никогда не понимал. Правда, привычно отсутствовал черный хлеб, ну да его тут вообще найти невозможно.

Русскоговорящий солдат еще не успел дойти до двери, когда я уже активно сглатывал обильно выделяющуюся слюну. Ну а апофеоз пришелся на тот момент, когда громко захлопнулась дверь и Радомир из кармана достал бутылку, как нетрудно было догадаться, с ракией.

— Давай, Костя, садись, поешь, а заодно мы с тобой и поговорим.

Уговаривать меня позавтракать было бы делом излишним. Потому что я уже был готов принять любое предложение, которое сейчас мне сделают. Все же желудок у мужчины — самое слабое место… Ну, не самое, быть может, есть у него и еще некоторые слабости, но одно из определяющих его поведение — это точно.

Махом проглотив стаканчик ракии, которую мне щедро нацедил Радомир, я азартно погрузил вилку в самую глубину исходящей ароматом картошки. Потянул вилку на себя — а на вразнобой гнутых зубьях остался только один маленький пережарившийся кусочек. Ну что ж, начнем именно с него. И я отправил его в рот.

М-м-м… Как же мало человеку нужно, чтобы отвлечься от неприятных мыслей!

— Я к тебе пришел поговорить по очень серьезному вопросу, Прсвет, — заговорил Радомир, опять наполняя мой стаканчик.

Это ж надо, какая неожиданность! — с сарказмом воскликнул я. Про себя. Потому что рот был занят пережевыванием той вкусноты, что мне принесли.

— Давай-ка сразу по второй, а потом продолжим, — предложил серб.

Кто-то, быть может, и возражал бы, а я не стану. Торопливо проглотив раскаленный вязкий ком, я взялся за посудинку.

— У нас военные второй тост как правило поднимают за женщин, — несмотря на неутоленный голод, не преминул я съязвить.

Именно съязвить, потому что не было сомнения, что разговор сейчас пойдет о Мириам.

Однако Радомир на язвительность моей реплики предпочел никак не реагировать. А может и в самом деле не заметил подоплеки моих слов.

— Что ж, раз у вас так принято, давай за женщин, — согласился он.

Выпили. И я опять принялся за картошку.

— Мы с тобой, надеюсь, друзья, Прсвет, — начал Станич. — А потому я буду говорить с тобой откровенно. Ты, Костя, попал в сложный переплет…

Как будто я и сам этого не знаю. Уже который день об этом думаю. Особенно последнюю ночь…

— Только давай без проникновения в мою запутанную судьбу, — попросил я, почувствовав, что первый, самый лютый, голод чуть отпустил и ему на смену спешит вторая волна, когда хочется не просто набивать утробу едой, а когда возникает желание вкушать нечто соблазнительно вкусное. — Мне кажется, что у тебя, или, скорее, у Славко, имеется ко мне реальное предложение и ты пришел его мне озвучить. Причем, пришел именно ты, потому что наш воевода опасается, что я не приму подобное предложение именно от него, в то время как тебе, как старому другу, я поверю. Разве не так?