Книга Князь Света - Роджер Желязны

— Нет, леди, не обманывай сама себя. Ты преданаНебесам, а не миру. Ты сама это знаешь. Если я завоюю себе свободу и тыпримкнешь ко мне в моей борьбе, ты, может быть, будешь до поры до временисчастлива. Но, выиграем мы или проиграем, боюсь, будешь ты в итоге несчастнее,чем сейчас.

— Послушай же меня, мягкосердечный святой из пурпурнойрощи. Очень любезно с твоей стороны, что ты предвосхищаешь мои чувства, но Каливольна распоряжаться своей преданностью, как пожелает, и никому ничем необязана. Она наемная богиня, запомни это! Может быть, все, что тыговорил, — правда, и она лжет, когда говорит тебе, что все еще тебя любит.Будучи, однако, беспощадной и преисполненной жажды битвы, ведома она запахомкрови. Чувствую я, что она еще может стать акселеристкой.

— Следи за своими словами, богиня. Не ровен час, тебяуслышат.

— Некому меня слушать, — сказала она вответ, — ибо редко звучат здесь слова.

— Тем интересней будет, когда они прозвучат. Онапомолчала.

— Никто не слушает, — сказала она наконец.

— Ты стала сильнее.

— Да. А ты?

— Примерно как раньше, мне кажется.

— Так ты примешь мой меч, мои колесо и лук — во имяакселеризма?

— Нет.

— Почему?

— Слишком легко раздаешь ты посулы. И нарушаешь их стой же готовностью, что и даешь, посему никогда не смогу я тебе вполнедовериться. Кроме того, если мы будем сражаться и победим во имя акселеризма,это вполне может стать последней великой битвой этого мира. Ты же не можешьжелать подобного исхода — и даже просто дать ему свершиться.

— Глупо говорить о последних великих битвах, Сэм, ибопоследняя великая битва — это битва, на которой еще не бывал. Не должна ли яявиться в более приятном обличии, чтобы убедить тебя, что говорю правду? Должнали обнять я тебя в теле, запечатанном печатью девственности? Заставит ли этотебя доверять моим словам?

— Сомнение, леди, это девственность ума, и я ношу насвоем его печать.

— Тогда знай, что привела я тебя сюда, только чтобыпомучать. Ты прав, — мне наплевать на твой акселеризм, и дни твои ужесочтены — мною. Мне хотелось заронить в тебя несбыточные надежды, чтобы темгорше было твое отрезвление. И спасли тебя от этого только твои вздорность ислабость.

— Прости, Кали…

— Мне не нужны твои извинения! Хотела бы я, однако,твоей любви, чтобы могла я ее использовать против тебя в последние дни исделать их для тебя еще невыносимее. Но, как ты выразился, мы изменилисьслишком сильно — и ты больше не стоишь хлопот. Не думай, что я не смогла бызаставить тебя полюбить меня снова — ласками и улыбками, как когда-то. Ибо ячувствую в тебе жар, и легко распалить мне его в любом мужчине. Не заслуживаешьты, однако, смерти, достойной могущественных, ибо низринут с высот страсти впучину безысходности. И жаль мне тратить время для тебя — на что-нибудь, кромепрезрения.

Звезды вращались над ними, пылкие и независимые, и ее рукавыскользнула из-под его руки, чтобы налить им еще сомы — согреть их в ночи.

— Кали?

— Да?

— Не знаю, принесет ли это в конце концов какое-либоудовлетворение, но я все еще питаю к тебе особое чувство. Либо здесь незамешана любовь, либо каждый раз понимал я под этим словом нечто иное. Эточувство, на самом деле, без имени — и лучше его так и оставить. Так что примиего и уходи, забавляйся им. Ты же знаешь, что стоит нам покорить общих врагов —и мы опять вцепимся друг другу в горло. Много было у нас чудесных примирений,но стоило ли хоть одно из них тех мук, что ему предшествовали? Знай, что тыпобедила и что ты — богиня, которой я Поклоняюсь, — ибо не являются лирелигиозное благоговение и поклонение смесью любви и ненависти, желания истраха?

Они выпили свою сому в комнате, называемой Отчаяние, и чарыКуберы лежали на них.

Кали заговорила:

— Ну что, припасть к тебе, и поцеловать тебя, исознаться, что лгала, когда говорила, что лгу, — чтобы ты мог рассмеятьсяи заявить, что лгал, чтобы добиться конечного отмщения? Давай же, Князь Сиддхартха!Лучше бы один из нас умер в Адовом Колодезе, ибо непомерна гордость Первых. Нестоило нам приходить сюда, в это место.

— Да.

— Тогда уйдем?

— Нет.

— Тут ты прав. Давай посидим здесь, отдадим друг другудолжное.

Ее рука легла на его руку, погладила ее.

— Сэм.

— Да?

— Послушай, ты не хотел бы заняться со мною любовью?

— Подписывая тем самым себе приговор? Ну конечно.

— Пойдем тогда в комнату, именуемую Безысходность, гдестихает ветер и где есть ложе…

И он пошел за нею от Отчаяния к Безысходности, и кровь всесильнее билась у него в жилах, и когда он уложил ее нагой на ложе и ощутил усебя под ладонью бархатную податливость белого ее живота, понял он, чтовоистину могущественнейшим среди локапал был Кубера, ибо чувство, которомупосвящена была эта комната, переполняло его вместе с росшим в нем желанием,когда опустился он на нее, — и пришло расслабление, напряжение, вздох, ижгучие слезы — слезы, после которых уже ничему не быть, — пролилисьнаружу.

 

— Что угодно тебе, Госпожа Майя?

— Расскажи мне об акселеризме, Так от Архивов.

Так резко выпрямил свое большое, худое тело и спинка егокресла должным образом отреагировала на это, с легким щелчком слегкаоткинувшись назад.

Позади него покоились банки данных, многочисленные редкиезаписи заполняли разноцветными переплетами длинные и высокие книжные полки, авоздух — своим затхлым запахом.

Он смерил взглядом стоявшую перед ним леди, улыбнулся ипокачал головой. Она казалась совсем юной, неопытной, от этого напряженной,нетерпеливо глядящей на него; у нее были ослепительно рыжие волосы, а пикантныйносик и кругленькие щечки усеяли россыпи бледных веснушек. Широкие бедра иплечи разделяла тонкая талия, явно строго-настрого вымуштрованная противподобной тенденции.

— Почему ты качаешь головой? Ведь все приходят заинформацией именно к тебе.

— Ты так юна, госпожа. У тебя за спиной, если я неошибаюсь, всего три аватары. Я уверен, что на этом этапе своей карьеры тынаверняка не захочешь, чтобы имя твое красовалось в специальном спискеинтересующейся этим вопросом молодежи.

— Список?

— Список.