Книга Государь - Александр Мазин

Богуслав оглянулся и увидел шагах в тридцати вскочившего ногами на седло хузарина, уже наложившего на тетиву новую стрелу…

Тут, едва ли не прямо из-под копыт Богуславова коня, взметнулось пламя – и воеводе понадобились все его силы, чтобы удержать жеребца в повиновении.

К счастью, огонь дальше не пошел – пожрал сваленную палатку и унялся. Зато испуганные пламенем лошади катафрактов раздались в стороны, и Богуславу удалось вырваться из тесноты.

Вперед, вперед! Сопровождаемый неполной сотней прорвавшихся гридней, воевода поскакал по просторной, сажени три в ширину, улице, больше не встречая организованного сопротивления, и вскоре оказался в самом сердце лагеря – перед здоровенным шатром, где прошлой ночью его угощали предводители мятежников.

Здесь было жарко. Было, потому что сейчас на поле боя остались только трупы. Ромеев и нурманов. Нурманы, впрочем, наличествовали и в живом виде. Бойцы Сигурда занимались любимым делом – грабежом.

Богуслав заступил конем дорогу одному из скандинавов, и тот охотно сообщил, что тысячи две ромеев прорвались через заслон и ушли через восточные ворота.

– А что делать? – философски завершил нурман. – Их много, а мы – одни.

И начал стаскивать панцирь с мертвого катафракта.

Нет, мятежники не ушли. Не получилось. Коса напоролась даже не на камень. На скалу. С предсказуемым результатом.

Главная заслуга в этой блестящей победе, безусловно, принадлежала Владимиру.

Именно его гридь, сокрушив многократно превосходящего врага, разметав линии пехоты, заставила мятежников обратиться в бегство. Разбегавшихся преследовала, била и секла легкая конница, вдесятеро уступавшая числом, но, чтобы это понять, ромеям надо было хотя бы оглянуться.

Однако паническое бегство – не отступление в боевом порядке. Тут каждый – сам за себя. Знай перебирай ногами, втягивая голову в плечи, слыша за спиной нарастающий конский топот и молясь: «Не меня, Господи! Только не меня!..»

Мятежников погубила собственная беспечность и внезапность ночного нападения. Не то чтобы ночная война была ромеям в новинку. Дядя главного мятежника, император Никифор Фока, активно внедрял в практику этот самый прием. Он вообще был реформатор, василевс Никифор, император-полководец, коварно убитый своим «наследником», тоже великим полководцем Иоанном Цимисхием. Но одно дело, когда ты сам атакуешь растерявшегося врага, а другое – когда просыпаешься от грохота битвы и воплей своих гибнущих солдат… И понятия не имеешь, что происходит.

Паника – страшная штука. За стенами лагеря ромеи могли бы хоть месяц обороняться против всего императорского войска. Даже без тех бойцов, что ночевали снаружи, воинство Никифора и Калокира запросто удержало бы свой укрепленный лагерь. Достаточно было отстоять ворота.

Но оба военачальника мятежников почему-то не подумали об обороне. Видно, крепкие стены лагеря показались им ловушкой и оба в первую очередь думали не о битве, а о собственном спасении. Может, в этом была виновата слепота Никифора Фоки, а у Калокира недостало харизмы, чтобы взять ситуацию под контроль?

Так или иначе, но оба командира бросились наутек почти одновременно.

Один – через западные ворота… Где и напоролся на гридь Богуслава, другой, со значительно большей боевой силой, – через восточные.

Прорваться через дружинников Богуслава Никифору Фоке не удалось.

Его телохранителей разбросали и побили, а сам Никифор Фока был взят в плен даже не гриднем – безусым отроком, на которого конь вынес слепца.

Патрикий Калокир, задержавшийся чуть дольше и сумевший собрать достаточно мощный кулак из катафрактов и лучшей пехоты, прорвал заслон нурманов, вырвался на оперативный простор… Чтобы оказаться на пути удирающих от Владимира своих собственных бойцов.

Калокир всё равно сумел прорваться, правда потеряв при этом три четверти конницы и всю пехоту, но тут удача окончательно изменила патрикию, направив аккурат на степняков Варяжки.

Остановить латную конницу печенегам было не по зубам, но придержать – запросто.

Пока мятежники соображали, кто перед ними, время было упущено.

Во фланг Калокиру ударила тысяча Претича.

И битва закончилась. Зажатый превосходящими силами русов патрикий сообразил, что поражение неизбежно, и сдался на милость победителя.

Как выяснилось позже – зря.

Ранним утром на азиатский берег Босфора переправился Автократор Василий Второй с полутора тысячами конницы и двумя с половиной тысячами этериотов. Пожинать плоды победы.

Василий отлично выспался и сейчас сиял здоровьем и радостью.

Владимир тоже выглядел неплохо, хотя, в отличие от повелителя ромеев, провел ночь не в личных покоях, а в трудах ратных.

Автократор Византии и архонт русов уединились (если можно так назвать встречу, где присутствовало не менее пятидесяти доверенных людей с той и с другой стороны) и впервые пообщались по-человечески.

Василий искренне поздравил Владимира с победой. И главное, подтвердил все условия договора, включая и женитьбу на своей сестре Анне. Он также объявил, что намерен лично приобщить вождя русов к христианским таинствам и сделать это немедленно по возвращении в Константинополь.

После этой короткой, но содержательной речи император Византии одарил всех присутствующих грозным взглядом: надеюсь, никто не станет возражать?

Никто не рискнул.

Владимир был вполне удовлетворен, потому что полагал, что получил желаемое – багрянородную невесту. Что же до крещения, то присоединить еще одного бога к общему списку он и ранее был готов.

Возражения были у Патриарха: поспешное крещение дикого варвара было грубым нарушением процедуры. Сначала следовало подготовить дикаря, разъяснить смысл будущего Таинства, наставить и направить на Путь Истинный…

У Патриарха было два пути: либо подчиниться решению Автократора, либо попытаться настаивать на своем… что вполне могло закончиться «назначением» нового, более покладистого главы Восточно-Римской церкви. Первый путь показался ему более правильным.

Само собой, все отличившиеся получили награды. Богуславу, предотвратившему бегство Никифора Фоки, достались шитый золотой и серебряной канителью плащ и драгоценная чаша с гравировкой на темы Святого Писания… полная до краев номисмами новой чеканки. Номисмы эти были чуток полегче, чем монеты предшественников императора Никифора Фоки, но в данном случае это не имело значения – их и в чашу поместилось больше.

Плененные мятежники тоже были «достойно вознаграждены».

Слепого Никифора заковали в кандалы, патрикия Калокира Дельфина посадили на кол, сложив у ног головы его офицеров: друнгариев, комитов, кентархов… Впрочем, надетый на кол патрикий вряд ли мог адекватно воспринимать происходящее, так как безостановочно кричал от нестерпимой боли.