Книга Государь - Александр Мазин

Богуслав слушал знакомые звуки боя и будто воочию видел происходящее. Как привстают на стременах княжьи гридни, кидая стрелы в суматошно перестраивающихся ромеев. Как выносит, выбивает из единого строя оперенная смерть замерших в ожидании щитоносцев…

Богуслав не дождался страшного звука, с которым сшибаются воинства. Его счет кончился раньше.

Сдернут с пояса рог. Низким ревом уходит в звездное небо любый сердцу сигнал: «Гридь! Бей!»

Хороша ромейская дорога.

Но скачка Богуславовых сотен начинается не по ней. Гридь скачет по обочинам, мимо возов, на которых окоченели от ужаса ромейские смерды, – к приглашающе распахнутым воротам, где ярко горят факелы и оружные вои слепо вглядываются в ночь и напряженно прислушиваются к тому, что происходит на севере и на востоке от укрепления. Они еще не поняли, не уяснили, что стальная смерть добралась-таки и до них.

Ох и любо же лететь сквозь ночь на злом боевом жеребце, слыша, как грохочут позади верные сотни, видя краем глаза, как сверкают слева и справа наконечники копий…

Богуславова гридь стрел не метала. Зачем, если рядом – хузары?

Миг – и дозорные мятежники на привратных башнях стали мертвыми мятежниками.

Миг – и попадали наземь в створе ворот выскочившие навстречу опасности ромеи.

Миг – и повалились, прошитые стрелами, сторожа, попытавшиеся убрать из створа тяжелый воз, мешавший закрыть ворота.

Несколько стрел попало в упряжных быков, и разъяренные животные рванулись внутрь крепости, мимо шарахнувшихся в стороны ромеев.

Теперь ворота можно было закрыть. Можно – но поздно.

Должно быть, командир привратной стражи тоже это понял. Закричал, засвистел, и выстроилась поперек дороги тройная линия щитоносцев.

Малую кровавую дань с них тут же взяли летевшие навесом хузарские стрелы, но строй устоял. И решительно принял в копья таранный удар конных русов.

Выстоять против разогнавшейся конной гриди пехота мятежников не могла, но сдержать сумела. Сплотившийся, колено к колену, строй русов не вынес щитоносцев с ходу. Пришлось продавливать массой, с грохотом, лязгом, яростными криками. Ноги пехотинцев скользили по облитым кровью камням, бились и ржали раненые кони. В мелькании факелов, красных отблесках огня на боевом железе, в вони, боли и страхе погибала под ударами копий, стрел и мечей мятежная пехота. Но дело свое исполнила. Приняла на себя главный удар и поглотила разбег гридней. Так что две конные волны, русская и, подоспевшая, ромейская, сошлись друг с другом едва ли не шагом.

Латная ромейская конница – лучшая и в Азии, и в Европе. В броне с ног до головы, поножи, перчатки и наручи с металлическими бляхами, поверх панциря – плащ, заметно смягчающий рубящий удар, большой щит, войлочно-металлическая защита для лошадей… Также выучка, выездка… Словом, страшный противник. Если в открытом поле, да с разгону – две сотни катафрактов стоят тысячи других латников.

Сейчас разгона не получилось. Однако те, с кем столкнулись передовые гридни Богуславова воинства, были уже готовы к бою: оружны, доспешны. Успели.

Железко увязло в толстой воловьей коже, и Богуслав выпустил копье из рук. Однако и длинное копье катафракта его не задело. Чиркнуло по щиту, почти не отклонившись, и прободило доспех отставшего на корпус дружинника.

В следующий миг Богуслава и катафракта бросило друг на друга, сдавив ноги конскими боками. Ромею было легче – поножь помогла. Богуслав в азарте боли не ощутил. Рванул из ножен саблю, хлестнул наотмашь. Клинок легко снес край щита, плащ, но по панцирю лишь бессильно скрежетнул. Мгновение – и кони руса, ромея разошлись, Богуслав увидел стремительно увеличивающийся стальной наконечник, целящий прямо в глаз… Еле успел припасть к конской холке, прирываясь щитом… Очень правильно. Ромей тоже сместил удар вниз – древко прошло меж ушами Богуславова жеребца, но, подбитое железной щитной оковкой, вновь прыгнуло вверх, на пол-ладони выше Богуславова шлема. Зато сабля Серегеича свое нашла. Полоснула снизу, вдоль ноги ромея – и тут поножь уже не спасла.

…Удар меча с грохотом обрушился на щит, неприятно отдавшись в руке. Богуслав не успел увидеть ударившего. Толчея боя унесла его еще на два лошадиных корпуса вперед – на нового противника. Но сойтись они не успели. Ромей вдруг запрокинулся назад – черенок стрелы вырос в глазной прорези.

– Пер-рун! – взревел Богуслав и обрушил саблю на тыльник другого ромея. Вроде просек… Но результат увидеть не успел. Ромейское копье зацепило прикрывший левый бок щит. Деревянная основа хрустнула, щит вырвало (не выпустил бы – остался без руки), и тут же прилетел удар мечом. К счастью – касательный, не вскрывший панциря…

Богуслав ответить не смог. Но один из гридней принял ворога на копье, да так мощно, что и без разгона пробил и бронь, и поддоспешник…

Гридень выпустил увязшее копье, выхватил меч и послал коня меж двух ромейских, один из которых только что потерял всадника, а другой вдруг вскинулся на дыбы, лупанул копытом по ощерившейся морде гриднева жеребца… И получил в шею предназначенный Богуславу копейный тычок…

Эх, не к таким конным схваткам привык сын воеводы Серегея. К степному простору привык, к стремительной скачке, к мгновенной сшибке… А тут – толчея, как в пешей рукопашной, когда вокруг тесно от своих и чужих, и засапожник, бывает, опаснее длинного меча…

Впрочем, и врагам было так же неудобно. Копье, главная сила катафрактов, без таранного разгона броню берет плохо.

Тут Богуславов жеребец окончательно увяз. Ни вперед, ни назад. Вокруг – злобные вражьи кони… Один – без седока, на двух других – побитые, до третьего – не дотянуться… Хотя…

Духарев вбросил саблю в ножны, вытянул из чехла лук, одновременно, шуйцей, сбрасывая крышку колчана…

Звонко щелкнула тетива – и ромей опрокинулся, получив с пяти шагов стрелу пониже подбородка.

Богуслав привстал на стременах, рванул тетиву за ухо – и еще один враг схлопотал граненый наконечник в кольчужную завесу шлема…

И тут же сам Богуслав схлопотал стрелу в грудь. Аккурат в зерцало. Доспех выдержал. На стременах Богуслав тоже устоял, но четвертый выстрел ушел в небо…

Впрочем, это было уже неважно. Гридь продавила пробку из неполной сотни (численность выяснилась позже) катафрактов и ворвалась в лагерь.

Богуслав вернул лук в налуч, вырвал у катафракта, поймавшего шеей стрелу, ромейский щит (больше и тяжелее привычного, но лучше, чем никакого), дунул в рог («За мной!»), выхватил саблю и послал коня по прямой меж палатками туда, где прошлой ночью пировал с вождями мятежников…

Чтобы опять нарваться на катафрактов. И на сей раз увязнуть окончательно.

Схватившиеся русы и ромеи опрокинули здоровенную палатку и дрались уже на ней. Рядом что-то горело, наполняя воздух дерущим горло чадом. Богуслав слышал, как что-то хрустело и трещало под копытами жеребца, но смотреть вниз было некогда. Он бился сразу на обе стороны, с двумя ромеями, один из которых орудовал короткой булавой, а второй норовил треснуть щитом, потому что иного оружия у мятежника уже не осталось. Но убил ромеев не Богуслав. Одному разрубил тыльник прорвавшийся к воеводе гридень, а второго, с булавой, отправила к праотцам прошившая кольчужную сетку и ударившая в горло стрела.