Книга Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

Александрович, — тут дело поважнее.

— В чем же?

— Хотят посадить на ваше место Стрелкова!.. — проговорил Виктор Павлович, усмехаясь.

— Стрелкова?.. Но ведь это идиот!..

— Тсс… Он родной дядя Надежды Васильевны. C'est tout dire[37].

— Хорош деятель! — презрительно усмехнулся Сергей Александрович. — Хорош Бисмарк, которого ищут. После этого… я завтра же подам в отставку… Знать, что вас сменяют какие-то Стрелковы… выскочки!..

— Не спешите… — поспешно заметил Виктор Павлович. — Время будет, а до тех пор еще мы попытаемся…

И он рассказал свой план. Только надо, чтобы князь никак не подумал, что на него оказывают давление. Его светлость не выносит мысли, что кто-нибудь на него влияет. Необходимо, чтобы мысль о невозможности Стрелкова явилась как бы от него.

— Мы поставим на ноги старуху Наталью Ивановну. Она поедет к княгине… Понимаете?..

Кривский махнул головой.

— А я завтра же мимоходом расскажу князю анекдот о бескорыстии Стрелкова!..

Его превосходительство слушал план молча. Вся эта история ему вдруг показалась донельзя скверной и грязной. По губам его пробегала грустная, брезгливая усмешка. Он встал и, пожимая руку приятеля, проговорил:

— Спасибо, мой дорогой Виктор Павлович, за участие, но знаете ли, что я вам скажу? Оставьте ваш план в стороне.

— Отчего? Неужели вы хотите, чтобы Стрелков сел на ваше место, чтобы такого человека, как вы, заменил… проходимец?..

— Не стоит хлопотать!.. Днем раньше, днем позже… все равно…

— Как все равно!..

— Нынче, милый мой, очередь проходимцев… Они одни умеют попадать в самый тон… А мы… мы все-таки еще несколько люди! — прибавил он как-то грустно. — Нет, в самом деле, прошу вас, оставьте это дело. Я выхожу в отставку… Мне все равно теперь не удержаться… Пройдет время, — и, быть может, его светлость вспомнит обо мне… У меня какая ни на есть, а все-таки система… Меня бранят везде и называют слишком крутым, — увидят, каков будет Стрелков, человек, гордящийся тем, что система его в том и состоит, что у него нет никакой системы. Ну, до свидания, мой друг! — закончил его превосходительство. — Сейчас начинается!

В коридоре его превосходительство встретился с тем самым Стрелковым, которого прочили на его место в департамент. Стрелков, невзрачный на вид толстяк, сконфузился и пробормотал:

— Ваше превосходительство! Вот неожиданная встреча!..

Сергей Александрович чуть-чуть усмехнулся и с изысканной вежливостью, пожимая руку Стрелкову, проговорил:

— И неожиданная и приятная! Как изволите поживать, ваше превосходительство? Не правда ли, превосходная пьеса?

Когда его превосходительство занял место в ложе, Анна Петровна хотела было завести разговор, но его превосходительство строго заметил вполголоса:

— После, после. Еще будет время!

Множество биноклей из партера и лож устремились на него. Но старик, казалось, не замечал общего любопытства. С обычным достоинством и невозмутимостью, спокойно и внимательно смотрел он на сцену, по-видимому совсем поглощенный созерцанием грозного царя.

Кончился последний акт. Пьеса, очевидно, понравилась, но избранная публика сегодняшнего спектакля проявила восторг свой довольно сдержанно. Автора несколько раз вызывали, из артистов удостоился вызовов только артист, исполнявший роль Грозного, но и то далеко не единодушно. Находили, что артист не совладал с ролью. Обращали больше внимания на недостатки внешней передачи и забывали глубоко верную психическую передачу характера.

Сумрачный раздевался в уборной артист. Несколько журналистов вошли к нему поздравить его. Он грустно принимал поздравления.

— Не того им нужно! — проговорил он, мотнув головой по направлению к сцене. — Им нужен саженный рост, приятный голос. Они разве понимают игру нутром? Вот будет играть эту роль Никитин. Тогда посмотрите, как будут принимать. Никитин — это их актер, а я…

В голосе художника звенела злобная нотка.

— А разве он артист? Он не артист, а фигляр, вот кто такой Никитин. Он понимает разве душу? Знает ли он, как играть душой? Загримируется он, выйдет эдаким Людовиком каким-нибудь на сцену, — и публика эта сейчас «браво». Очень уж Людовик хороший, а того и не разберут, что царь Иван Васильевич не Людовик, а русский человек, русский злодей. Вот покажи ты мне душу-то этого русского злодея. Покажи-ка. На-кось!

Артист даже плюнул.

— Полно, полно. Вы играли превосходно.

— Для двадцати, тридцати человек… разве! Эх, господа, напрасно вы утешаете… Не понравился я… Чувствую.

И артист вдруг поднялся с дивана как был, полураздетый, стал в классически театральную позу, приложил одну руку к сердцу и стал декламировать с такой поразительной пародией на своего соперника вместе с такой уничтожающей карикатурностью, что нельзя было удержаться от смеха. Артист представил превосходный образчик русского мужика, импонирующего внешностью, речами нараспев и изысканными манерами французского маркиза.

— Вот им какого Людовика нужно!.. Откажусь я от этой роли.

— Что вы?

— Ей-богу, откажусь… Вижу я — не потрафил… Едем, что ли, ужинать?..

— Едем!..

— Ну, я сейчас готов…

И артист начал торопиться стирать гримировку.

Молча возвращалась семья Кривских из театра. Его превосходительство сидел в карете, закрывши глаза, и во всю дорогу не проронил слова. Поднявшись наверх, он с особенною нежностью поцеловал дочерей и, обращаясь к Анне Петровне, заметил:

— Прошу тебя зайти в кабинет на пару слов.

А Савва, бережно усадив «прелестную малютку» в карету, крикнул таким голосом «пошел», что кучер вздрогнул и погнал лошадей.

Мужик вздрагивал, пожирая глазами Валентину, приютившуюся в углу кареты. Он выставлял свою голову на свежий воздух, и ему все казалось, что карета медленно катится по мостовой.

— Пошел! — повторил он.

— Голубка моя… приехали! — шепнул он дремавшей, усталой Валентине. Он обхватил маленькое создание и вынес ее на своих мощных руках из кареты.

Валентина тихо смеялась, лежа в объятиях обезумевшего мужика, словно ребенок в колыбели.

III

УДАР ЗА УДАРОМ

Савва бережно опустил с рук Валентину у дверей ее квартиры в нижнем этаже. Он нанял для «прекрасной малютки» целый этаж, поручив Лизере отделать его с безумной роскошью, не стесняясь расходами. Бронза, картины, фарфор и серебро покупались без торга, — только бы все было лучшее. Савва хотел поразить «пташку» и ничего не жалел на обстановку уютного гнездышка.

Через несколько слабо освещенных комнат они вошли в маленькую игрушку-гостиную. Валентина остановилась и, поворачивая голову, сказала:

— Сию минуту будем ужинать, — я только переоденусь! — и с этими словами скользнула в двери.

Словно зверь в клетке, кружил Савва по маленькой гостиной. У него стучало в виски и пересохло в горле. Ужасно долго тянулась эта минута. Он подходил к дверям будуара, откуда врывалась тонкая струйка душистого аромата, щекотавшего его нервы, и как ужаленный отходил назад. Красивый лакей, осветив комнаты, прибавил света в маленькой гостиной и удалился.

Минуты казались Савве бесконечными.

Но вот и Валентина!