Книга Позывной «Зенит» - Сергей Евгеньевич Журавлев

но они это не демонстрируют в людных местах. Там это не принято. Поэтому я прошу тебя надеть этот пиджак только для фото и на время прохождения пограничного контроля. — Юрген говорил это достаточно громко, обращаясь, по сути, не столько к Бодеру, сколько к остальным. Он понимал, что немцы нервничают, прекрасно осознавая, что теперь их ищет вся полиция и спецслужбы Германии, а тут надо идти в самую пасть врага.

— Было бы гораздо хуже, если бы пришлось вылетать через пограничный контроль ФРГ, — продолжал он для всех.

Андреас ворчливо согласился, признавая его правоту. Это мнение негласно признанного лидера повлияло и на других. Гудрун перестала возмущаться, и теперь женщины помогали друг другу завязывать платки на восточный манер. Спокоен был только адвокат. Даже излишне спокоен. Его нервозность выдавало только то, что он ни на минуту не расставался с толстым портфелем.

Наконец, приготовления закончились, знакомый фотограф отщелкал членов «Группы Красной Армии» для паспортов, и они разъехались.

Остался только Хуберт.

— Хочу с тобой поговорить, Макс. — В голосе адвоката сквозила неуверенность, что ему было не свойственно. — Мы одни? — Он внимательно огляделся по сторонам.

— Да. Что тебя тревожит, Хуберт?

— Что, заметно?

— Я тебя никогда таким не видел.

— Так никогда такого со мной и не было. Ты знаешь, Максимилиан, мы много об этом говорили, вдруг это произошло. Мне пришла информация, что я в розыскной базе полиции. Это значит, что мне теперь придется жить на нелегальном положении или уезжать за границу. Это совсем другая жизнь.

«Как я тебя понимаю», — так и хотелось сказать Зениту, но, конечно, он этого не сделал, только улыбнулся краешком губ.

— Нет, я не жалею. Борьба есть борьба, и у нее свои правила. Я нервничаю не из-за себя, а из-за жены. По уголовному делу у нее отберут все, что можно, и будут преследовать долгое время. Помочь я ей никак не смогу.

— Ты же знал об этом и наверняка что-то предпринял, — высказал предположение разведчик.

— У меня есть средства, чтобы она жила, ни в чем не нуждаясь, но я не могу отдать их ей. Сильвия очень наивная и непрактичная женщина. Я знаю, что если я ей дам денег и попрошу надежно спрятать, она положит их в шкаф с нижним бельем. Потому что думает, что полицейский никогда не посмеет рыться в женском белье.

— Ты хочешь, чтобы я ее поддерживал материально? — Фокс давно понял, куда клонит адвокат, и догадался, что у него в портфеле.

— Да. Мы создали с тобой этот театр, и я считаю, что не менее половины его акций принадлежит мне. Конечно, его будущее теперь зависит только от тебя, но я в тебя верю.

— Я это хорошо знаю, Малер, и не забуду, но «Берлинский балаган» только в начале пути, и дивидендов пока нет. Но я тебе обещаю, чтобы не вызвать подозрений, я возьму твою жену в штат и буду выплачивать ей официальную зарплату, сколько смогу.

— Именно, Макс. Полицейские шпики из мести постараются сделать так, чтобы она не смогла нигде работать. Это единственный вариант обеспечить ее будущее.

«Так вот он мотив организовать театр, о котором подозревал Север. Малер заранее искал способ обезопасить жену от нищеты и сделал ставку на меня».

— Насколько ты любишь свою Сильвию? — неожиданно спросил Фокс.

— Что ты имеешь в виду? — напрягся адвокат.

— Подполье или, не дай бог, тюрьма — дело долговременное. Может так случиться, что у нее появится другой мужчина. — Он заметил, как сжались бульдожьи челюсти Малера. — Жизнь есть жизнь. Я должен знать, продолжать мне в этом случае помогать ей или нет.

Судя по тому, как побелели от напряжения кисти рук адвоката, крепко сжимающие пухлый портфель, вопрос был крайне неприятный. Малер громко засопел, но быстро взял себя в руки. Он с силой поставил портфель на стол перед Максом.

— Я в это не верю и не хочу, но все равно она — моя жена, — он сделал паузу, — и я люблю ее. Поэтому даже в этом случае прошу тебя позаботиться о ней. Вот деньги. Это для нее и для нашего театра. — Он сделал акцент на слово «нашего».

Резидент, соблюдая меры крайней осторожности, вызвал на встречу на конспиративной квартире Батыя и Зенита.

— Ну что, коллеги, считаю самый сложный этап внедрения и легализации вы осуществили вполне успешно. — Собеседники понимающе улыбнулись такой похвале от опытного оперативника. — Теперь наступает еще более сложный, ответственный и рискованный этап — выполнение основного задания. Теперь вы знаете свой путь, опробовали свои силы и приступаете к самостоятельной работе. Что это значит? Как вы считаете?

— Это значит, товарищ майор, — Батый как старший взялся отвечать первым, не забывая поглядывать на Макса, ища поддержку у боевого товарища, — надо обрастать агентурой, искать источники информации, готовить вербовочные подходы. Так, Зенит?

— Конечно, Батый.

— Да, ребята, это наш с вами выбор. Работать для Родины, вдалеке от нее. Может быть, очень длительное время. Но помните, Родина и служба всегда будем рядом, готовые помочь и выручить.

Север поднялся, одернул пиджак, следом за ним недоуменно поднялись со своих мест подчиненные.

— За успехи, достигнутые при выполнении служебного задания, проявленные при этом мужество и высокие профессиональные навыки, закрытым приказом Председателя Комитета государственной безопасности СССР сотрудникам управления нелегальной разведки, оперативные позывные Батый и Зенит, присвоено внеочередное звание «старший лейтенант государственной безопасности». — И уже другим, не таким торжественным голосом, добавил: — Поздравляю, бойцы.

Они по-мальчишески обрадовались, зашумели.

— Надо бы отметить, командир. Да и мне на долгую дорожку, — широко улыбнулся довольный Юрген.

Он внезапно осекся. На память неожиданно пришло воспоминание о необычном сне. Как давно это было. Раскаленная пустыня, «куфья» на голове, автомат, персидская гадюка, легко скользящая по песчаному бархану. Неужели все так и будет?

— Что, опять капиталистическим кальвадосом? — притворно заворчал Макс.

— Нет, давайте по-русски, но, соблюдая конспирацию, шнапсом, — распорядился Матвей Степанович, доставая из шкафчика бутылку, рюмки и тарелку с закусками.

Такое человеческое общение и признание заслуг среди боевых товарищей крайне редко случается в их службе, поэтому ценится иногда дороже, чем награды и звания. Потому