Книга Любовь и предрассудки - Эмилия Остен

– Да какие злодеяния! – не выдержала Бланш, запуская подушкой в сторону, откуда раздавался голос. Девушка села на кровати и увидела, что на фоне темного проема двери стоит закутанная в белый саван фигура.

В комнате, как и вчера, стоял невыносимый запах склепа или свежеразрытой могилы. На столе светился и скалился зеленый череп.

Фигура размахивала неким свертком и продолжала завывать:

– Всех, всех твоих родственников настигла кара, скоро, скоро придет и твоя участь.

– Что с моим отцом? – Бланш соскочила с постели и пошла к фигуре, сердито сжав кулаки.

– А ты не знаешь? Ха-ха-ха! – издевательски захохотал призрак, и Бланш почувствовала, как от тревоги за отца сердце подпрыгнуло к самому горлу.

– Что тебе известно?

– Я знаю все-е-е, – просипело привидение, отступая в коридор.

Бланш, не раздумывая, последовала за ним.

– О чем ты? Кто ты такая? – то, что перед ней была женщина, сомнений у Бланш не вызывало.

Но кто она? Живое существо или нет? Кто-то затаивший на нее обиду или кто-то глубоко заблуждающийся на ее счет?

– Как будто ты сама не знаешь, кому причинила зло! – Ночная гостья двигалась задом наперед, медленно, но все время оставаясь на таком расстоянии, что Бланш никак не могла разглядеть лицо под капюшоном или хотя бы оценить рост или возраст женщины.

– Я никому не причиняла зла! – уверенно сказала Бланш, не замечая, что идет босиком по ледяному полу. – Единственный раз свадьба была расстроена из-за меня, но бывшая невеста не таит на меня никаких обид.

– Ха-ха-ха! – Призрак снова расхохотался. Именно эти скрипучие заунывные звуки больше всего действовали на нервы Бланш, убеждая ее, что она имеет дело либо с сумасшедшей, либо с чем-то необъяснимым.

Не может ни один нормальный человек издавать такие звуки и так сильно ненавидеть Бланш.

– Остановись же, скажи, чего ты от меня хочешь! – крикнула девушка в темноту лестницы.

– Ха-ха-ха! – донеслось с нижней ступеньки.

Бланш кинулась вниз. Гнев внезапно овладел ею – еще немного, и чудовище будет схвачено. А уж тогда она заставит его, то есть ее, объясниться по-настоящему.

– Да стой же!

Лестница, по которой почти слетела вниз Бланш, выводила на задворки гостиницы, к хозяйственным постройкам и большому пустырю.

Почти в полной темноте девушка гналась за едва различимым пятном савана, ведомая лишь этим слабым ориентиром и одиночными «ха-ха».

– Не знаю, кто ты, но, когда я тебя поймаю, тебе не поздоровится, – заверила она свою мучительницу.

В том, что «привидение» материально, она уже не сомневалась: время от времени оно что-нибудь задевало, и грохот консервных банок или кастрюль сводил на нет всю мистику. Кроме того, «привидение», похоже, очень плохо разбирало дорогу в темноте.

Холод уже начал настигать вошедшую в азарт погони Бланш, но она убеждала себя, что еще чуть-чуть – и все будет кончено.

Вдруг «привидение» резко остановилось и подняло над головой сверток:

– Иди же сюда, иди! Ты же знаешь, что это такое? Что у меня тут?

Бланш мысленно прикинула, что если сейчас она неожиданно бросится вперед и попытается схватить негодяйку за ноги, то погоня на этом может завершиться.

– Понятия не имею, – сердито сказала она и прыгнула.

Но мучительница предугадала ее намерения и отскочила в сторону.

Бланш уже не могла остановиться, хоть и понимала, что падает.

Глупо так растянуться на грязной земле, как же глупо!

Особенно если земли нет, а перед глазами лишь огромная черная яма…

Девушка зажмурилась, понимая, что летит в пустоту и удержаться никак не сможет. Она еще пыталась размахивать руками и балансировать, но ноги уже ни во что не упирались, поэтому оставалось одно: попытаться успеть мысленно попрощаться с отцом и друзьями.

Бланш успела вспомнить лишь о крепко спящей в своей постели Луизе, когда почувствовала, что ее крепко обхватили сильные руки и потащили обратно.

* * *

– Я до сих пор не могу понять, как ты мог рисковать ее жизнью!

– Но я же знал, что ты будешь сидеть в этом колодце наготове. Кроме того, мы так хорошо укрепили поверх колец широкие доски – никто не смог бы упасть глубже.

– А если бы она заманила Бланш в другое место?

– После того, как весь день околачивалась тут, высчитывая количество шагов? Ей тоже не хотелось затягивать, если уж решила сделать все сегодня, просто и надежно.

– Все равно, почему нельзя было прервать спектакль раньше?

– А доказательства? Где бы мы взяли их, мой друг?

– Думаю, мы можем продолжить разговор в более удобном месте! – Два очень хорошо знакомых голоса говорили тихо, но отчетливо. – Мы совсем заморозили Бланш!

Но Бланш совсем не чувствовала себя замерзшей. Напротив, надежно укрытая полами добротного мужского пальто, прижатая к крепкой, родной, любимой груди, убаюкиваемая ласковым поглаживанием по волосам, она чувствовала себя невероятно счастливой.

Такой счастливой, какой не была еще никогда в жизни. Или уже никогда не была?

Не вполне осознавая, на каком она свете и что произошло, Бланш отчетливо понимала лишь одно: сейчас ее обнимает Арнольд.

Обнимает, пытаясь согреть и защитить. Нежно дышит в затылок и успокаивает ее, как маленькую девочку.

Если это конец жизни – то самый приятный из всех возможных.

Если это сон – то лучше бы не просыпаться как можно дольше.

Если это наяву – то здесь, рядом с ней, находится Арнольд. Настоящий, из плоти и крови. И что бы ни двигало им, сейчас он тревожится за Бланш, не дает ей замерзнуть и строго отчитывает Джорджа Вуда за какой-то риск.

– Хотел бы я знать, чем она трясла, – сказал Джордж.

– Обычным ворохом тряпья. – К двум знакомым голосам присоединился третий, незнакомый. Сквозь полузакрытые веки Бланш разглядела, что он принадлежал человеку в форме констебля. – Уловка, которую Глэдис могла подцепить у цыган и уличных попрошаек. Чем можно так сильно испугать девушку? Напоминанием о брошенном младенце, или нерожденном младенце, или угрозой, что этот младенец будет, а это возможно, если девушка потеряла невинность.

– Что за глупость! – воскликнул Арнольд. – А если подобные мысли не могут даже в голову прийти?

– Если девушка не думает об этом, подумает о другом. О чем-то украденном, спрятанном, испорченном. Смысл трюка в том, что воображение само вспоминает самое страшное «злодеяние», а жертва пытается разглядеть доказательство и теряет бдительность. Видимо, мисс Вернелли не в чем каяться, но зато ее жажда справедливости сыграла на руку авантюристке.