Книга Физрук 4: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

голове варятся идеи. Так что, думаю, вскоре появятся уже более конкретные эскизы.

— Отлично! — откликнулся я. — Главное, пусть определится с тем, какие понадобятся материалы.

— Об этом можешь не беспокоиться, она и смету составит.

— Ну и превосходно!

Случился у меня разговор и с Витьком. На большой перемене он подсел ко мне в столовой. Похоже, это становится у нас с ним основным способом выхода на связь. Ковыряя вилкой остывшие макароны с гуляшом, он пробурчал:

— Почему не сообщил о нападении?

— О каком нападении? — удивился я, потому что уже подзабыл о стычке с хулиганами.

— Вчера скорая забрала Борзикова с ножевым ранением в руку. У него началось воспаление. Борзиков показал, что это ты его ударил ножом.

— А ведь я его предупреждал, что если он к врачам не обратится, достукается до заражения крови.

— Так это действительно твоя работа?

— Моя. Разве я отрицаю?.. Подошли три отморозка. Борзый — с цепкой, Фомка — с финкой, Сарай — с дрыном. Начали права качать. Пришлось отобрать у Фомина ножик и кинуть его в Борзикова, чтобы не получить велосипедной цепью. Сарай благоразумно сделал ноги. Вот и все.

— Ладно, об этом ты следователю расскажешь, — отмахнулся Курбатов. — Только мне надо было сразу сообщить.

— Эдвин не успокоится, пока не сживет меня со свету, ну или пока вы его не возьмете, — сказал я.

— Возьмем, — буркнул трудовик. — Только их всех надо сразу брать, чтобы не успели следы замести. И по всей цепочке. А это не так-то просто. До сих пор непонятно, откуда здешние цеховики берут лейблы для своих подделок. Ясно, что из-за границы, но кто их привозит в Союз и через кого они попадают в Литейск? Вот наши информаторы сообщают, что шьется новая партия шмоток с подлинными лейблами. Откуда они у нас взялись? Неизвестно! Большая надежда на твое сотрудничество с Ильей Ильичом.

Я угрюмо кивнул. Мне было известно имя человека, который является передаточным звеном, но я не мог его назвать. Еще и потому, что назови я фамилию будущего-бывшего тестя, придется назвать и фамилию Машуни. Затаскают девчонку, которая ни сном, ни духом. Как она докажет, с ее-то профессией, что не имеет отношения к делам цеховиков? Разве что это подтвердят сами цеховики, когда их начнут допрашивать. А зачем им это? Уж если тонуть, то лучше потянуть за собой и других. Так что я лучше помолчу.

Не лейблы — камень преткновения, а сам факт подпольных цехов в Союзе. Я не особо их осуждаю, ведь порождены они спросом и дефицитом. Продукция, сшитая по лекалам утвержденным минлегпромом, однообразная, однотипная, и зачастую вовсе страшная. А людям хочется пофорсить в модной одежде. Где же ее взять? Фарца тоже не восполняет потребности, и дерут за нее втридорога. Вот и появились в СССР цеховики — предки современных предпринимателей.

Кстати, подумав о Маше, я по странной ассоциации вспомнил, что собирался перевести деньги матери Санька. И после окончания уроков, потопал на почту, где отправил перевод на тысячу рублей. Мог бы и больше, но не хотелось лишних вопросов. Буду отправлять понемногу из разных почтовых отделений. А вернувшись домой, позвонил Вершковой. Надо же узнать, как у нее дела? Машуня предложила встретиться, но так как она засиживается на работе, то попросила заехать к ней.

Делать вечером в понедельник мне было все равно нечего, и я отправился на швейную фабрику. Таксист высадил меня у ворот, и я сунулся на проходную. Старичок-вахтер пускать меня не хотел, пришлось потребовать, чтобы он позвонил в конструкторский отдел. Дедуля, видать, любил названивать по телефону, поэтому взялся за это дело с чувством, с толком, с расстановкой. Он долго искал в своем гроссбухе нужный номер, потом обстоятельно его набирал, медленно, почти с наслаждением проворачивая диск и задерживая свой заскорузлый палец в каждом номерном отверстии.

— Алё! — наконец произнес он. — Конструкторский?.. Говорит вахтер Стрелянный… У меня тут молодой человек. Данилов… К Вершковой просится… Пущать? Ага… Ну, отбой…

Положив трубку, он вытащил штырь, который удерживал вертушку — до боли знакомое мне устройство — и пустил меня на территорию фабрики. В прошлом году мы уже были здесь вместе с Рунге, так что я помнил куда идти. Отворив дверь конструкторского отдела, я увидел две фигуры, слившиеся в объятьях. Услышав, что я вхожу, они отшатнулись друг от друга. При этом девушка — а это была Машуня — покраснела до корней волос. А мужик посмотрел на меня, как на досадную помеху.

— Знакомьтесь, — смущенно пробормотала Вершкова. — Это — Саша…

Мужик криво улыбнулся. Протянул холеную руку. Пожатие у него было, как у вареного окуня.

— Андрей!

Я ответил на это, с позволения сказать, рукопожатие, ощущая одновременно и разочарование и облегчение. Ну что ж, баба с возу… Значит, Машуня не слишком-то по мне скучала. Для чего же тогда она меня позвала, если у нее теперь есть свой самовар? Лет эдак тридцати пяти. И самовар этот продолжал меня рассматривать с любопытством. И чего ему от меня надо?

— Ты как, Маша, освободилась уже? — спросил я, не удержавшись от ехидства. — А то я могу и за дверью обождать.

Вершкова стала совсем пунцовой.

— У Марии есть еще кое-какие незаконченные дела, — проговорил Андрей. — Если не возражаете, Александр, я бы хотел с вами поговорить с глазу на глаз.

— Ну что ж, ежели у тебя коньячок найдется, можно и потолковать.

— Тогда прошу ко мне!

Мы вышли с ним из конструкторского отдела и потопали по коридору. Навстречу попадались другие сотрудники, все они почтительно здоровались с Андреем. Видать, он из начальников. А когда мы подошли к обитой кожзамом двери, на которой красовалась табличка «ЗАМ. ДИРЕКТОРА ПО СБЫТУ т. СЕРУШКИН А. А.», я допер, что мой новый знакомец и есть тот самый Антипыч. Не, ну надо же, а я думал, ему лет шестьдесят! Чего только не бывает.

— Прошу в мой кабинет, — пробормотал тот и отпер дверь ключом.

Я вошел. Кабинет как кабинет. Приходилось видеть и посолиднее. А здесь полированная дребедень из ДСП, полудохлая герань на подоконнике, поставленные буквой «Т» столы и стулья, расставленные вдоль стола для совещаний. Хозяин кабинета вынул из шкафчика бутылку, пару рюмок и блюдце с увядшими ломтиками лимона. Налил коньячок, пригласил садиться. Всем своим видом Антипыч демонстрировал скромность и радушие.