Книга Ключ-город - Александр Израилевич Вересов

class="p1">По телефону с башни Головкина назвали цель и координаты пристрелки. В стволы плотно легли стальные туши осколочных снарядов. Заработали маховички наводки. Все ждали привычную команду: «Отставить!». Но она не последовала.

На огневых точках, сначала у артиллеристов, потом у стрелков и пулеметчиков, появился комиссар. Сосредоточенно серьезный, он немногословно поздравил бойцов с получением боевого приказа.

Телефонисты прижали трубки к ушам. Все слушали командный пункт, слушали башню Головкина.

— Огонь! — Негромкое, короткое, на выдохе произнесенное слово. Его приняли на стенах, на валу, у ворот. Дружно заухали орудия. Словно горох на железном листе, зачастили пулеметы.

— Огонь! Огонь! Огонь! — срывая голос, командовали сержанты у своих пушек.

Валентин Алексеевич заметил потное счастливое лицо Андрея Зеленова. От его обычной неуклюжести и следа не осталось. Он кричал наводчику поправку и взмахивал рукой. При каждом взмахе пушка выбрасывала пламя и ствол, дрогнув, откатывался.

Пулеметчики стреляли с последнего этажа главного корпуса. Здесь Валентин Алексеевич задержался. Из окна виднелась бровка Новоладожского канала. Вся она была окутана дымом и пылью. На краешке пулеметных дул не угасал яркий огонек. На разогревшихся кожухах чадила краска.

Марулин вглядывался в крайние улицы города. Они как будто вымерли.

Внезапно он ощутил, что в громовой музыке боя не хватает чего-то, снизилась она на полтона. Оглянулся и приметил, что крайний пулемет беззвучен. Кинулся туда. Молоденький первономерной хватался то за ленты, то за гашетку. Неловко и медленно, страшно медленно осматривал замок.

Валентин Алексеевич скинул шинель и, обжигая руки о горячий металл, начал разбирать пулемет.

Вдруг послышался разъяренный голос прибежавшего Чугунова:

— Какого черта молчит пулемет?

Марулин не ответил. Он был углублен в работу. Только когда «станок» снова зарокотал и первономерной словно припаял ладони к рукояткам, комиссар спросил коменданта:

— Чего кричишь?

Но Чугунов уже не кричал. Он удивленно смотрел на Марулина.

— Ловко с пулеметом управляешься.

Комиссар усмехнулся:

— С этой штуковиной я всю финскую протопал.

Чугунов облапил его за плечи, тряхнул.

— Здóрово, комиссар. Ох, здóрово!

Они оба, теснясь плечами, высунулись из окна. За Невой проблеснуло, сникло и снова разлетелось пламя. Противник молчал. Вихрь снарядов и пуль, неожиданно в упор брошенный в лицо, ошеломил его.

В крепости знали, что это молчание ненадолго. Скоро, может быть, через час или раньше, придет ответ с того берега. Но все были возбуждены, веселы.

Валентин Алексеевич прислушался к разговору у ближнего пулемета.

— Ну, теперь держись, осерчают фашисты! — кричал первый номер второму.

— Хрен с ними! — равнодушно откликнулся тот. — Ответим. За нами не пропадет.

Шлиссельбургская крепость вступила в бой.

Г Л А В А  IV

ПОД ОГНЕМ

Со всей дивизии в гарнизон крепости набирали добровольцев. Сборным пунктом для них был назначен лоцманский домик в Шереметевке.

Здесь Володя Иринушкин снова встретил старшину Воробьева и очень обрадовался знакомому человеку. Но Иван Иванович в первую минуту его не заметил. Он отчитывал сутуловатого бойца в длинной не по росту шинели. Губы кривились на сером лице стрелка, глаза бегали быстрыми горошинами.

— Ну нет никакой возможности, — жаловался он, — животом мучаюсь. Мне бы от медицины какое пособие.

— Значит, в санбат желаешь? — уточнил старшина просьбу и вдруг потребовал прямо и жестко: — Не юли, отвечай, струсил?

— Что вы, денек подлечусь, и завтра я тут, как штык.

— Знаешь ведь, что сегодня переправляемся на остров. — Воробьев грустно покачал головой и сказал отворачиваясь: — Иди! С таким в настоящем деле пропадешь… О, и ты здесь! — вскрикнул старшина, увидев Володю. — Фамилию, прости, запамятовал.

— Иринушкин, — напомнил тот.

— Что, Иринушкин, — спросил Иван Иванович, — и у тебя, поди, трясутся поджилки? Страховидно?

— Боязно, — признался Володя.

— То-то, боязно. Да и как не страшиться? — вздохнул Воробьев и кивнул на оконце, в котором оставалось небольшое, в ладонь, стекло, вся остальная рама была забита фанерой.

Над крепостью стояло красное облако, поднятое разрывом тяжелого снаряда. Вода близ острова местами вздымалась и пенилась. Вспышки выстрелов сверкали то у основания стен, то на вершине.

Едва стемнело, пополнение на двух шлюпках отправилось через протоку на остров. В небе почти не угасали ракеты, одна за другой взлетали, чертя пологие дуги. Огненные нити трассирующих пуль тянулись от Шлиссельбурга к крепости. Похоже было, невидимый паук ткет свою пряжу. Сравнение понравилось Володе.

Но только он подумал об этом, сильная рука Воробьева сбросила его со скамейки на дно лодки.

— Пригнись, дурья башка, — услышал он сердитый оклик, — продырявят, не заткнешь. Заметили, сволочи.

Пули выпевали тоненькую песенку и, хлюпнув, уходили в воду.

— Быстрей гребите! — прошипел Иван Иванович сидящим на веслах.

Володя плохо помнил, как подплыли к причалу, как вошли в крепость, не через ворота, а через лаз, пробитый в стене.

— К землянке — бегом! — скомандовал сержант, встречавший пополнение, и, пригибаясь, побежал первым.

Собственно, это была не землянка, а крепостное подземелье под одной из башен. Огонь, гудевший в объемистой железной бочке с трубой, выведенной наружу, освещал портянки, навешанные вокруг, деревянные нары и стол, сколоченный из двух ящиков. Сводчатые потолки были низкие, о них того и гляди затылком стукнешься.

Дневальный перестал подбрасывать щепки в печь, посмотрел на ввалившихся в подземелье бойцов и весело крикнул:

— Новенькие прибыли!

На нарах зашевелились, послышался кашель. Стукнул чайник, поставленный на бочку.

Расселись на полу, поближе к печи.

— У кого махорка?

Кисет пошел по рукам. Закуривали не все: табаку уже тогда не хватало. Один дымил, а другие терпеливо ждали своих «сорока» — так почему-то называлась очередь на курево.

Сосед протянул Володе дымящуюся, обмусоленную цигарку.

— Спасибо, я не курю, — отозвался Иринушкин так неожиданно «по-штатски», что в подземелье засмеялись.

Дневальный — теперь Володя рассмотрел его лицо с падающим на лоб чубом и вздернутым носом — подвинулся ближе, улыбаясь, спросил:

— Откуда тут мальчонка взялся?

Воробьев неодобрительно покосился на чубатого.

— Ну, ты, зубоскал! Это тебе не мальчонка, а первономерной пулеметчик.

Иринушкин, лежа на полу, прислушивался, как где-то недалеко вздрагивает земля от взрывов. Потом стало тихо. Тогда чутким ухом уловил он всплески. Должно быть, волна поднялась на озере.

Проснулся Володя от холода и еще оттого, что у него из-под головы выдергивали мягкое, нагретое. Он воспротивился и услышал:

— Давай-ка, давай мою стеганку. Командир вызывает. Перебирайся на нары. Э-эх, несмышленыш…

Иринушкин узнал голос чубатого и пошел по подземелью, наощупь разыскивая нары.

__________

Люди, с которыми рядом спишь и ешь из одного котелка, те, с кем делишь смертную опасность и солдатский труд, быстро становятся твоими друзьями, побратимами.

Прошло несколько дней, и Володя уже знал,