Книга Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ксения Ивановна, потерпите пару дней. Мы же два инженера – что-нибудь придумаем, наладим. Проголодались? Я бульон с клецками сварила.
Ксеня в больнице истосковалась по нормальной горячей домашней еде и с жадностью схватилась за ложку. Облилась. Людка перехватила:
– Я покормлю! Давайте я.
– Сама… Не инада… Я сама… Бы-ырее научусь…
Бульон остывал, Ксеня черпала и разливала половину на сорочку и пеленку, которую, как слюнявчик, повязала ей Людка.
– Мы обе научимся, – внезапно внятно и четко скажет она. – Кладите меня обратно.
Леська принесет из детского сада очередную затяжную гнойную ангину. Через две недели любимый педиатр Лариса Яковлевна, осмотрев и послушав ее, скажет Люде:
– Собирайтесь. Похоже, осложнение на сердце. Сделайте кардиограмму завтра и будем решать.
– Миокардит, – подтвердит кардиолог. – Срочно в больницу.
Людка охнет:
– А Ксеня?
Они за полгода приноровились друг к другу, и ежедневные подъемы-перевороты, выварки стирки и трехразовое питание вошли в свой график. Людка уже сама приподнимала и поворачивала Ксению Ивановну, которая подтягивалась за канат здоровой рукой. Правда, несмотря на невероятно окрепшие руки, у Людки ужасно болела вечерами спина, но она привыкла. А сейчас больница…
– Я думаю, за недельку вас подлечим.
– А дома никак нельзя? Я умею уколы ставить хорошо, – робко спросила она.
– Мамаша, вы что, ребенка угробить хотите? – фыркнул врач.
На помощь приедут с поселка Нила и Женя. Толик будет утром и вечером перетаскивать и поворачивать Ксеню, а днем приподнимать ноги, чтобы поставить судно, станут Евгения Ивановна с Нилой. Нила готовила судочки, Толик отвозил. И вдруг оказалось, что трое не справляются с тем, что делала одна Люда.
Детское кардиологическое отделение ликовало. Люда, забравшись с поджатыми ногами на детскую кровать к Лесе, наотрез отказалась уходить на ночь. И сразу после первой процедуры принялась украшать больничную жизнь.
– Это что такое?! – опешил завотделением на утреннем обходе.
– Это кошка Мяушка и собака Барабака! – завопили взрослые соседи по палате. Им было семь и восемь, поэтому мамы их только навещали.
На глухих перегородках между кроватями со стеклянным верхом были намалеваны веселые морды.
– Это – зубной порошок. Можно вытереть полотенцем, – отозвалась Люда.
– Не надо вытирать! Пожалуйста! – заканючили больные.
– Ладно, зубной порошок оставляйте, – отмахнулся врач.
Перегородки отлично подходили под кукольный театр. Людка смешила Леську и заодно всех собравшихся малышей спектаклями. Кукольных актеров ей снесли из всех палат.
– Тося, – скажет она мужу вечером, выйдя в коридор за передачей, – там в соседней палате ребенок из детдома. Совсем один. Никто не приходит. У меня сердце кровью обливается. Он, как щенок, все время ко мне прижимается… Ему пять всего. Тося, может…
– Даже не думай. Даже вслух не произноси. Пожалуйста. Они ко всем жмутся. Это нормально. Он не страдает и даже не задумывается. Можешь мне поверить. Я знаю, что говорю, но вот то, что Леське все завидуют, – он заулыбался, – так это да.
Леська, она же Елена, в свои три с половиной проявила фамильную железную выдержку – то ли Беззубов, то ли Гордеевой.
– Ребенок что, к боли нечувствительный? Вы проверялись? Вон все отделение орет, а она даже не пикнет.
Людка погладили Леську по пышным волосам:
– Вы глаза ее видели? Похожа на бесчувственную?
Во время каждого прихода медсестры Леська сжималась в комок, закусывала подушку и терпела с полными слез глазами. Папин любимый моряк Лесик не мог позволить себе разреветься – потому что моряк не плачет.
За такой невиданный героизм медсестры одаривали Леську списанными шприцами без иголок и баночками от лекарств. Людка из бинта и домашнего вафельного полотенца соорудила ей сумку медсестры с красным крестом. После утверждения рисунков зубным порошком она в преступном сговоре с персоналом разрисовала двери палат и перестенки между кроватями гуашью.
– Я тоже сюда хочу! Тут так красиво! И ты все время читаешь и играешь, – обзавидовалась пришедшая в субботу с папой Юля.
– Вот в больницу ты еще не просилась!
Люду будут звать в отделение медсестрой, а Леська вернется отощавшей до полупрозрачности и жутко злючей и вредной.
Она потянет к себе весь Юлькин ящик с игрушками.
– Эй, это мое! Отдай!
Леська сожмет крошечные кулачки и набычится, выставив вперед голову, точно как отец:
– Сяс как дам!
Из кухни с интересом выглянет мама Люда. Леська срисует взрослого и назидательно добавит:
– Нечаянно.
– Не обижайся, пожалей ее, – обнимет Люда старшую. – У нее живого места нет от уколов, настрадалась, вот и злобствует. Просто не обращай внимания.
– А так всегда бывает?
– Что?
– Что когда очень больно, становятся злыми?
– Часто.
– А баб Женя такая строгая, потому что у нее тоже болит?
– Наверное. Ей давно было очень больно. Больнее, чем Лесечке.
– А у деда Павы что болит, что он так страшно на Нилу ругается?
– Да нет… у него… болит портвейн, и вообще он контуженный. Это другое.
– А что такое контуженный?
– Возьми словарь и посмотри, – отрезала Людка.
Они с Толиком скупали все словари, какие могли достать. Это же так удобно и так просто. Вон Нила раздобыла на заводе со своими связями и толковый Ожегова, и Большой энциклопедический. Море удовольствия.
– Прочитаешь в словаре и придешь расскажешь, что поняла. Если не найдешь, возьмешь медицинскую энциклопедию. Хотя… лучше сразу бери ее. И аккуратно, не рви больше.
Книжки стояли на полке так плотно, что Юля действительно в прошлый раз, пытаясь вытянуть энциклопедию, потянула пальцем за корешок и надорвала его.
Медицинская энциклопедия в затертом матерчатом зеленоватом переплете была в фаворе у обеих сестер. Во-первых, там было много рисунков, во-вторых, несколько толстых цветных вкладок с картинками и, в-третьих, она была пугающе волшебно-ужасной. Со всеми этими страшными картинками вывихов, наростов, мышц без кожи, отклонений, рахита и прочих страхов. Но больше всего Юле нравились две цветные картины в разной цветовой гамме. Гоген и Гоген глазами дальтоника – уже не красный, а зеленовато-синий – были вопиюще прекрасны. Люда по энциклопедии уверенно ставила диагнозы домашним и дворовым страждущим и назначала авторское лечение, которое практически всегда помогало.