Книга Театральная сказка - Игорь Малышев

– А-а-а! – вопил Мыш, терзая плоть Равнодушия.

Рядом, в унисон ему, верещала Ветка.

– Идёт! Идёт! – завывал Мыш, видя, как металл поддаётся под натиском пилы.

– Вот тебе! Вот! – кричала Ветка.

Мыш пребывал в каком-то убийственном экстазе, но всё же заметил краем зрения движение чёрных фигурок.

– Охрана!

Чоповцы бежали довольно быстро, но были ещё далеко. Мыш с сожалением и отчаянием поглядел на глубокий пропил на шее демона и бросил болгарку. Та, оставшись без управления, некоторое время пометалась по гранитным плитам постамента и затихла. Ветка, сидевшая спиной к бегущим охранникам, тут же всё поняла, кинула инструмент, и, цепляясь за тело демона, соскользнула вниз. По верёвочной лестнице они перемахнули через ограду, обрезали верёвки, чтобы отсечь охрану, и побежали к забору, ограждающему ведущуюся неподалёку стройку. Пролезли в заранее присмотренную дыру, затаились среди груды плит. Прислушались, всё спокойно. Охрана то ли отстала, то ли совсем не побежала за ними.

Осторожно крадучись, Мыш и Ветка выбрались со стройки и скрылись среди тёмных домов.

В ночных дворах Замоскворечья тишина. Пахнет снегом и холодом. Дети шли, крепко-крепко держась за руки и временами вздрагивая от всё ещё блуждающего в крови адреналина.

– Явись они на пять минут позже, мы бы отпилили ему голову, – уверенно сказал Мыш. – Хотя, может, зря мы не взяли ножовки. Это же искры и визг нас выдали.

– Ножовками мы бы до утра пилили. И не факт, что отпилили. А заметить нас за это время раз десять могли, там же камеры.

Дома, храмы, стены, каждый кирпич которых был раз в двадцать старше детей, нависали над детьми, прятали в тень, укрывали.

Потом они пили кофе в круглосуточном кафе и тихо смеялись, избавляясь от напряжения этой ночи. Впрочем, никто не обратил бы на них внимания, смейся они хоть во всё горло. В кафе было пусто, бармен в наушниках смотрел кино по смартфону.

Снаружи пошёл снег. Лёг горностаевым воротником на плечи Москвы. Опушил ресницы её проводов и антенн и таял от дыхания её большого тёплого тела.

Дети вышли из кафе. Идти в ТЮЗ не хотелось, уснуть они сейчас всё равно не смогли бы.

– Ничего не вышло… – ловя снежинку на голую ладонь и наблюдая за её обрушением, сказала Ветка.

– Ну, хоть от охраны смогли сбежать…

– Говорят, на Старом Арбате несколько лет назад кто-то отпилил голову статуе актрисы возле Вахтанговского театра.

– А Русалочке в Копенгагене вообще регулярно что-нибудь отпиливают.

– Может, их просто не охраняют? В отличие от наших демонов.

– В любом случае у нас ничего не получилось.

Газета

С шумом распахнув дверь, Альберт вошёл в часовую и с порога закричал:

– Спите, террористы?

Мыш задвигался, нащупал под рукой блокнот, похоже, ночью он опять пытался что-то писать сквозь сон.

Режиссёр поднырнул под занавес.

– Подъём, «Аль-Каида!»

Дети завозились под одеялом, принялись зевать, протирать глаза.

Альберт потряс над ними газетой.

– Свежий номер «Московского комсомольца»!

– Да и пёс с ним, – буркнул Мыш.

– О нападении вандалов на памятник в Репинском сквере не хотите почитать?

Мыш резко сел, но Ветка, лежавшая с краю, опередила его и выхватила газету из рук режиссёра.

– Акт вандализма… Скульптурная группа… Один из самых одиозных памятников Москвы… – забормотала она, бегая глазами по строкам. – «Равнодушие»… Вандалы, вооружённые болгарками, пытались отпилить голову… Охрана задержала двух лиц без определённого места жительства… Ведётся следствие…

Альберт внимательно следил за их лицами.

– Бомжи тут вообще ни при чём! – порывисто высказалась Ветка.

– Да что ты! – делано изумился Альберт. – Тебе-то откуда знать?

– Зачем бомжам памятники пилить?

– На цветмет.

Ветка смутилась.

– Ну да. Возможно.

– Но ведь это ж вы, да? Ваших рук дело?

– Почему мы-то сразу? – не очень уверенно возразил Мыш, листая блокнот и стараясь не глядеть на режиссёра.

– А кому они ещё нужны, кроме вас? Вы? Признавайтесь?

Мыш шелестел страницами, Ветка отвернулась от режиссёра, посмотрела в окно.

– И что? Всё равно у нас ничего не вышло, – произнесла она нехотя.

– Ах вы дураки, дураки, – только и сказал Альберт, качая головой. – Думаете, распилите их на куски и они исчезнут?

– Конечно.

– Памятник, может, и исчезнет. Но демон-то, порок, никуда не денется. Памятник – только форма. Более или менее удачно пойманная.

– Мы думали, появление памятника – это что-то вроде их легализации в нашем мире.

Альберт поднял руки.

– Простите, я всё время забываю, с какими развитыми детьми имею дело. Конечно, появление памятника пороку означает, что теперь он в нашей жизни так же реален, как я или вы.

– А что, раньше не было, допустим, наркомании? Или торговли оружием?

– Конечно, были. Но размеры их были такими, что никому и в голову не приходило волноваться за своих детей. Они, пороки, были, как помарки на полях тетради, как случайная описка. Памятники поставили именно потому, что с некоторых пор эти демоны перестали быть опиской, случайностью, а стали знаком времени.

Альберт забрал газету из рук Ветки, поднял занавес и исчез. Дети услышали, как закипает чайник, звякает посуда.

– Кому чёрный? Кому зелёный? – раздался голос режиссёра.

– Мне чёрный, – сказал Мыш.

– Мне зе-е-елёный, – зевая, сказала Ветка.

Когда они расселись вокруг стола, Альберт, глядя в сторону, поинтересовался:

– А если бы вы попали в милицию, тьфу! полицию, всё время путаю.

– Нет, мы всё продумали…

– Так, чтобы не попасть…

– Пути отступления приглядели…

Альберт полез во внутренний карман пиджака, достал фляжечку, потряс её над чашкой, вытряхивая последние капли, раздражённо заглянул внутрь.

– Надеюсь, это было хотя бы весело…

За сценой. Синие бабочки боли

У Ветки болела голова. Болела невероятно сильно, так что девочка утром не смогла встать с постели и, прижав ладони к вискам, лежала в позе эмбриона, иногда чуть слышно постанывая.

– Это подростковое, – слабо улыбаясь, говорила она Мышу, когда боль отступала. – Сердце не успевает расти за сосудами. Ну, или сосуды не успевают за сердцем.