Книга Избранная и беглец - Оливия Штерн

Айрис поймала себя на том, что о муже — теперь уже бывшем — думает удивительно спокойно. Ненависть, страх, боль поблекли, перегорели, сделались пресными. Она покосилась на Оллина — а что, если это его заслуга? Дал ей выплакаться, выплеснуть все это прочь, словно помои?

— Вот, — сказал он тихо, открывая перед ней маленькую коробочку, — выяснилось, что на Рамелии делают потрясающие украшения, я не знал. Мне предложили выбрать подарок, и я выбрал.

В полумраке беседки загадочно переливались перламутровые крылья бабочки. Заискрились бриллиантовые вставки. Все в белом золоте. Айрис просто задохнулась.

— Я… зачем? Это же целое состояние. Не надо было…

Она почувствовала, как Оллин пожал плечами.

— Я же почти император. Многое могу себе позволить. Наверное, все могу, кроме… — и резко умолк. Выдохнул рвано: — Ты позволишь?

— Боги… Оллин… — Ей почему-то снова захотелось плакать.

Она совершенно не привыкла к такому. Это почти больно. Ее ломал Ревелыпон, а теперь вот Оллин тоже… все равно ломает, но как-то особенно горько, особенно изощренно. Заставляет ее поверить, что хорошо тоже может быть. И вроде бы радоваться надо, но нет, душа болит. У нее никогда ничего подобного не было. Не было мужчины, который бы дарил ей подарки.

Оллин аккуратно вынул из коробки бабочку. Оказалось, что к краям ее крылышек прикреплена витая цепочка. Потом он нырнул руками под волосы и аккуратно застегнул замочек. А пальцы задержались на шее, медленно, завораживающе-медленно скользнули выше, погладили ямку под затылком. Айрис всхлипнула. Его мягкие вкрадчивые поглаживания — этого так мало… Но она же не хочет продолжения, в самом деле?

— Оллин, что ты делаешь?! — Воздух раскалился и сделался вязким.

— Ничего. — Кажется, он улыбался. — Тебе не нравится?

— Нравится… Это так непривычно… Когда раньше ничего такого…

— Привыкай.

А сам не убирает рук, продолжает медленный, ласковый танец пальцев, зарывается в волосы, снова гладит, выписывая на коже вензеля.

— Мне хорошо с тобой, — выдохнул он. — Ты будешь моей?

Слишком рано… Она еще не могла ответить.

Он не стал дожидаться, пока она что-то скажет. Просто повернул ее лицом к себе и поцеловал. А обманчиво-мягкие пальцы вмиг обрели твердость железа. Впрочем, Айрис и не вырывалась. Она приоткрыла губы, впустила его. От Оллина одуряюще пахло лесом и весенним дождем, и колкая щетина так приятно царапала щеки. Айрис вцепилась в его плечи, словно боялась быть унесенной пламенным вихрем. А он все ласкал ее рот, глубоко, немножко грубо, но так приятно, что Айрис начала теряться в ощущениях. Тогда, в парке, было так же хорошо. Настолько хорошо, что она не может в это поверить. И теперь вот почему-то хочется, чтобы он прикасался к ней везде. Почувствовать его обнаженной кожей, ощутить себя его женщиной.

— О, прошу прощения. — Кто-то заглянул в беседку и пошел дальше.

Оллин отстранился, а потом резко притиснул ее голову к своему плечу и так замер. Айрис слушала бешеный стук его сердца, и ей было спокойно как никогда. Наверное, впервые в жизни ей было настолько хорошо в уютном полумраке.

— Идем домой, — тихо сказал Оллин, — а то меня хватятся.

— Спасибо, — прошептала Айрис, — ты невозможный.

Он ничего не ответил. Аккуратно ссадил с колен, поднялся сам. Потом они вышли и неторопливо пошли обратно. Но Айрис почему-то не покидало ощущение, что кто-то смотрит ей вслед. Тяжелый, неприятный и не предвещающий ничего хорошего взгляд так и буравил спину меж лопаток.

* * *

Ей в самом деле нужно было время, чтобы разобраться в себе. Оллину тоже было нужно время — чтобы собрать верных людей и отправиться на Эрфест за Микой.

Она запутывалась все больше и больше. Вот это все, что она чувствует, — это ведь результат вмешательства Тала? Это ведь он подсадил ей в голову какие-то ложные настройки, чтоб она была поласковей с Оллином и ему не отказывала? А может, не все так однозначно?

Нет, Оллин не слишком навязывался. И он бывал очень занят — так занят, что совсем не показывался, но каждый день Айрис находила у себя на трюмо какой-нибудь подарок. То редкий цветок, свежий, с капельками росы на лепестках. То коробочку с конфетами, каких она никогда в жизни не то что не пробовала, а даже не видела. Однажды ей принесли букет из ярких, словно огоньки, оранжевых роз, а в букете Айрис нашла браслет, тонкий, гибкий, с удобной застежкой — и весь усыпанный бриллиантами. И в тот миг она очень пожалела о том, что Оллина не было рядом, потому что если бы был, то спросила бы: зачем? Зачем ты приучаешь меня к хорошему? Ведь такое не бывает навсегда. Идиллия закончится, и тогда будет еще стократ больнее, чем когда тебе руку пробивают гвоздем.

Но Оллина не было.

И Лайона тоже не было.

Айрис застегнула на запястье браслет и долго любовалась радужной игрой света в тысячах граней.

«Надо найти Вирана Тала и потребовать, чтобы убрал из моей головы то, что туда вложил лишнего», — подумалось ей.

Наверное, это была хорошая идея. Жаль только, что она понятия не имела, где искать доктора, а спросить было не у кого.

…Оллин пришел тем же вечером. И когда Айрис открыла ему, его взгляд жадно скользнул по ней, задержался на браслете. Стало неловко. Надо было как-то благодарить, но простого «спасибо» казалось недостаточно. За такие дорогие вещи совсем не такой должна быть благодарность от женщины.

А он… он ведь тоже понимал, что браслет — хороший повод получить ту самую благодарность. Оллин быстро учился тому, как должен действовать император. Возможно, в нем говорили воспоминания Артемиса Делайна, Айрис не знала. И теперь вот растерялась, а он смотрел, улыбаясь, и в зеленоватых глазах прыгали бесенята. Оллин ждал.

А она не знала, что сделать и что сказать.

— Привет. — Он заговорил первым. — Я вижу, тебе успели привезти мой подарок? Нравится?

И вроде бы ничего не требует взамен, но… Так неловко. И Айрис не знает, что делать — то ли обронить прохладное «спасибо», то ли повиснуть на шее, затащить внутрь апартаментов и вот так завалиться в кровать. И первое, и второе выглядело до отвращения пошло.

— Нравится, — хрипло сказала она, — но это… слишком дорого. Зачем?

Лицо Оллина вмиг сделалось серьезным. Так, наверное, он выглядит на своих совещаниях, а улыбка — только для нее?

— Можно я войду? — Дождавшись ее кивка, он прошел внутрь, прикрыв за собой дверь, и остановился посреди комнаты. Бросил быстрый взгляд на тщательно застланную кровать и сжал губы.

Айрис так и осталась стоять у двери. Трудно признаться себе, но сейчас она даже подходить к нему боялась. Воздух как будто раскалился, набрался электрических разрядов, и теперь они тихо потрескивали, грозя испепелить все и вся.

— Айрис, — откашлялся он, — я не понимаю, что происходит. Почему ты каждый раз пытаешься ткнуть меня носом в то, что мои подарки стоят дорого?