Книга Институт фавориток - Эль Бланк

Рум-дум… Ту-дам-дум… Ту-да-дум-рум-рум-рум…

Темп быстрый, острый, похожий на стук камней, осыпающихся с уступа. Он заставляет танцовщиц вновь изменить рисунок танца. Сначала одна изящная фигурка вскакивает на ноги, продолжая изгибаться, подобно траве на ветру. Потом их оказывается две. Три… Еще немного, и все девушки приходят в движение.

Они не стоят на месте. Скользят между друг дружкой, увлекаемые безумным ритмом. Устремляются к центру площади, останавливаются, замирая в неподвижности, а оказавшись во власти очередного перестука, разбегаются разноцветными кольцевыми волнами. Теперь они медленно кружат на периферии, стараясь не привлекать к себе внимания, и служат лишь фоном для солистки-танцовщицы, которая осталась на открытом пространстве.

Ду-гамм-м… Ду-гамм-м… Ди-ди-ди-дамм-м…

Звук дробится, наполняется отголосками, эхом разносящимися над зрителями, завороженными зрелищем. Девушка, сбросив накидку с головы и удерживая ее в руках, перемещается по свободному участку. Ее босые ноги, по щиколотку скрытые длинной развевающейся юбкой, делают мелкие шаги, а я с изумлением не могу оторвать от цессянки взгляда, понимая, что она вовсе не альбиноска. Невысокая и не столь хрупкая, как другие белоснежные красавицы. С темными волосами, смуглой кожей и глазами, возможно, и светлее моих, но все равно…

— Лучшие танцовщицы — меланистки. — В голосе Атиуса, склонившегося к моему уху, слышны нотки пренебрежения. — Они отдаются танцу без раздумий и двигаются необычайно красиво. У других так не получается. Да и редко у кого встретишь столь непреодолимое желание танцевать. Разве только свадебный танец… Но он ведь завязан на физиологии. Это же совсем иное, верно?

Я, растерянно посмотрев на него, неуверенно киваю и вновь возвращаюсь взглядом к танцовщице. Для меня дико, о чем он говорит. Как это — нет желания? Да я уже давно готова последовать примеру девушки и соединиться с этим безудержным ритмом.

— Это обрядовый танец, — продолжает принц. — Полагают, что ему не меньше семи тысяч лет. Наши предки верили, что в этих движениях обретают связь с древними богами, которые сотворили первых цессян, а потом ушли. Они надеялись, что танец привлечет внимание создателей и те вернутся.

— Не вернулись? — заинтересовываюсь я.

— Нет, конечно. — Атиус снисходительно улыбается. — Их ведь и не было. Это же миф. В каждом новом поколении цессян тех, кто верит в создателей и готов разучивать сложные ритуальные движения, посвятив этому свою жизнь, становится все меньше.

Ну не знаю… Я бы с удовольствием это делала, хотя и не знаю ничего о богах. Просто ритм и танец так увлекают…

Ди-рам… Тум-дам… Ди-рам-рам-рам…

Звук то стихает, то нарастает, и девушка, покорная его модуляциям, плавно скользит, подпрыгивает, падает, поднимается…

Мне безумно хочется быть сейчас на ее месте. Я ловлю себя на том, что мое тело реагирует, отзываясь не только эмоционально. Оно покачивается в унисон с движениями других танцовщиц, которые по-прежнему остаются на периферии, словно не решаясь встать и обрести свободу.

И я не выдерживаю. Забыв обо всем, ничего не замечая вокруг, послушная лишь манящим ударам, отталкиваюсь от сиденья, чтобы спуститься по ступенькам. Радужный строй вскочивших на ноги девушек расступается и исчезает за спиной. Впереди лишь вибрирующий воздух, ночное небо, световые всполохи и прохлада рельефного покрытия под босыми ступнями.

Шаг танцовщицы мне навстречу. Протянутые руки, по ладоням которых я скольжу легким касанием пальцев. Задорная улыбка и приглашающий взгляд. «Верь только тому, что чувствуешь. Слушай лишь то, что внутри тебя», — шепчут ее губы.

Взмах рук. Круговорот движений. Легкость тела, обретающего невесомость. И звезды, ставшие такими близкими…

Ритмичный перестук смолкает, а в наступившей тишине я отчетливо слышу:

— Смелая малышка.

Замираю, пытаясь понять, что происходит. Взгляд ищет танцовщицу, а находит ступившего на освещенное пространство темноволосого мужчину, который останавливается напротив и с любопытством меня рассматривает. Обнаженный торс, свободного покроя светлые брюки на широком поясе, украшенном вышивкой. Короткая стрижка, заинтересованный взгляд карих глаз…

Я беззвучно ахаю, узнав в мужчине зоггианина. Неужели кто-то из них тоже прилетел на Цесс? Но ведь они никогда не покидают своей планеты! Не могут жить без океана. Невероятно…

Не успеваю прийти в себя, как ему отвечает еще один мужской голос:

— Забавная.

Оборачиваюсь и, готовая к неожиданностям, даже не слишком удивляюсь появлению мужчины знакомой внешности. Иперианин. Высокий, худощавый, в темно-синем военном комбинезоне. Изумрудные волосы заплетены в толстую длинную косу, перекинутую через плечо, и насмешливый, беспечный взгляд зеленых глаз, в глубине которых скрывается совсем иное — пристальное внимание и настороженность… адресованные не мне. Тому, кто явился первым.

— Ты тоже здесь? Однако! — изумляется зоггианин, обходя меня кругом и не выпуская из виду собеседника.

— Я думал, что не доведется нам больше общаться, ан нет. Не понимаю… — качает головой тот. Находит меня глазами и констатирует: — Она другая. Не твоя. Не моя. Но мы с ней. Вместе. Как так?

— Генетический дефект? — повисает в воздухе первое предположение.

— Или сбой информационно-полевой матрицы, — ему на смену приходит второе.

— Больше похоже на побочный эффект, которого мы не учли, — звучит третье, сказанное кем-то другим.

Мы синхронно разворачиваемся, и я задыхаюсь, не веря своим глазам. Папа?!

Невысокий, крепкого телосложения рооотонец, с такой милой ямочкой на подбородке, одетый в его любимый черный парадный мундир, до боли мне знакомый.

— Папа… — шепчу одними губами, не в силах пошевелиться.

Видимо, он меня слышит. Одаряет понимающей грустной улыбкой, но почему-то отрицательно качает головой.

— Я не он. Прости, — говорит так тихо, что наверняка только я его слышу. Смотрит на мужчин и обвиняюще громко восклицает: — А я все не могу понять, кто же мне мешает!

— По всему выходит, что ответ на вопрос, кто и кому мешает, тут спорный, — не соглашается с ним зоггианин.

— И неуместный, — добавляет иперианин. — Права равные, раз мы все здесь.

— Все здесь, а девочка, получается, ничья. И потому без способностей, — недовольно констатирует мой «отец».

— Ну и что с этим делать? — задумывается зоггианин. — Оставить как есть?

— Жалко малышку, — высказывается зеленоволосый. — Умная. Сильная. Не сдается, хотя оказалась в безвыходном положении. Такие, как она, достойны большего.

Мужчины замолкают, впиваясь в меня испытующими взглядами. Видимо, ждут от «достойной» подтверждения того, что она хочет этого самого большего.

— Простите, что стала для вас проблемой. Без способностей я жить привыкла, но все равно спасибо за заботу, — вежливо благодарю.