Книга Потерянная принцесса - Алина Немирова

Клинок в бою тупится, особенно когда хоть часть противников в доспехах; если он обоюдоострый, то уже после третьего-четвертого схождения мечник знает: вот этой стороной работай по броне, а этой, если успеешь повернуть, по неприкрытому телу… Бруно должен был знать, где у его меча какая сторона, но Лютгеру этого определить не хватило времени.

Тут уж как получится. Шанс угадать правильное лезвие – один из двух. Замечательный расклад, куда как часто ставки на жизнь и смерть с худшими шансами делать приходится.

Они с тартарином устремились друг навстречу другу – но встретиться им не довелось. Сразу двое конных, подскочив к воину ада сзади, пронзили его копьями. Потом повернулись к рыцарю. Они походили на Эртургуловых джигитов, но…

Справа, слева, чуть сзади в эти же мгновения произошло несколько стычек, столь же скоротечных. Все же, как видно, не могли тартары позволить себе вырвать из боя полусотню и бросить ее на противника, неведомо как ударившего по ним с тыла. Дорого им это обошлось. Превратило почти выигранную битву в поражение.

Последних еще дорубывали и докалывали вокруг, а Лютгер и эти двое все так же стояли друг напротив друга. Потом джигитов стало трое. А вот и четвертый, прихрамывая, поспешает, пеший…

Его Лютгер узнал. Он как раз на Эртургуловых джигитов не походил: это был воин из неудачно брошенного в бой резерва, первый, кого вообще удалось рассмотреть – потому его лицо с европейскими чертами, увиденное совсем мельком, запомнилось… Очень угрюмое лицо, будто воин этот не в живых после тяжкой битвы остался, но все свое достояние в кости проиграл.

Он хоть в битве успел поучаствовать или только сейчас дохромал?

Вовсе это лишняя мысль…

Лютгер с некоторым усилием заставил себя вложить меч в ножны: лишь с третьего раза попал, так вдруг поплыло все перед глазами и ходуном заходила рука. С трудом сумел остановить качающийся мир, как, захмелев, удерживают от расплескивания вино в пиршественной чаше. И оглянулся сосчитать своих.

Но никаких своих не было – почти. Вот Сюрлетта, замершая вместе с конем, как беломраморная статуя языческих времен, вот Эртургул, шатаясь, пытается встать и, не удержав равновесия, вновь опускается на колени… И все.

Победителей, понемногу стягивавшихся сюда, тоже было немного. Вдруг один из них, ахнув, толкнул пятками коня и, подскакав к Эртургулу вплотную, прямо с седла пал наземь перед стариком, порывисто обнял его – не как верный слуга, а как…

Лютгер разглядел его: тоже немолодой уже, крепкий и быстрый, в шлеме и доспехе куда дороже, чем у прочих, но без позолоты: вороненая сталь, подкладка белого войлока, темный шелк шнуров. Похоже, предводитель.

– Олум Омар… – дрогнувшим голосом произнес старик, коснувшись пальцами его лица.

– Бабам ве… – таким же голосом ответил немолодой.

Они обнялись.

Некому было перевести с тюркского, но Лютгер уже много слов усвоил. «Сын мой Омар… Отец мой»…

Прав оказался хабиб. И прав оказался Эртургул: не допустил Всевышний, чтобы они на неправильную сторону встали.

Джигиты вокруг молча спешивались и припадали к земле, сгибаясь в поклонах.

Все же мир продолжал раскачиваться перед его глазами, как вино в чаше, пусть и не выплескиваясь за края. Поэтому, когда через некоторое время Лютгер обнаружил себя бредущим по полю боя, он совершенно не помнил, как оставил седло и долго ли шел. Но твердо знал, зачем идет, что ищет. Кого ищет.

Лишь один раз обернулся: его коня – коня Бруно! – вел за ним в поводу незнакомый воин, а еще один шел рядом, видимо, готовый оказать помощь… Но в том деле, которое сейчас предстояло Лютгеру, никакая помощь невозможна, он все должен сделать сам. Тем не менее ясно: он не пленник, а почетный гость.

Еще бы. Как иначе они могут воспринимать человека, который спас их короля… эмира…

(Мир снова качнулся.)

…Бейлербея. Вот как это слово звучит.

Повсюду валялись конские и людские трупы. С кем-то из этих людей Лютгер провел вместе несколько недель – все время их похода, с момента выезда из Акры. С другими, орденскими служителями, его судьба уже много лет была совместна. А кого-то он сегодня убил своей рукой.

Но сейчас он искал не людей. На нем висело невыполненное обещание. Слово, данное перед боем, – и потому ставшее равным клятве.

Конь, его конь, лежал совсем неподалеку, но Лютгер дважды проходил мимо. В третий раз все же узнал. Остановился.

Конь был еще жив. Повернул морду, всхрапнул негромко. Копье пробило ему бок, другое торчало из шеи, третье… нет, это его сулица, последняя, неизрасходованная, в седельном туле. Но и двух таких ран хватит. А еще конь при падении переломил переднюю ногу, виден розовый осколок кости, на изломе пробивший кожу.

Любая живая тварь, израненная так, доживает последние минуты. Или, если не повезет, часы.

Прежде чем встретиться с конем взглядом, Лютгер склонился к седлу. Повезло: фалькхаммер был закреплен с той стороны, что оказалась сверху.

Рыцарь коснулся пальцем трехгранного острия. Посмотрел на конскую голову, мысленно наметив точку, известную любому лошаднику, если он при этом еще и воин: на скрещении линий, ведущих от основания ушей к верхним уголкам противоположных глаз…

Даже нечего намечать. На гнедой шерсти именно в том месте белело пятно-звездочка.

Только тут Лютгер заставил себя встретиться с конем глазами.

– Нарекаю тебя Василиском, – сказал он. – Ибо выдержать твой взгляд мне…

Не договорив, ударил резко, с хрустом – и когда выдернул оружие, клюв был окровавлен по самый обух. Белое пятнышко посреди конского лба тоже окрасилось багрянцем.

В следующее мгновение мир снова качнулся – но теперь Лютгер с облегчением позволил чаше наклониться, а вину перетечь через ее край.

Оседая в черную бездну, он все же успел ощутить, как двое воинов, следующих за ним по пятам, подхватили его, не давая упасть – бережно, как и надлежит поддерживать почетного гостя, спасителя их бея… бейлербея…

3

Странно ощущал он себя в роли старшего над этой разношерстной командой. Шестеро солдат, три женщины с младенцами, кухонная прислуга да мальчик, которого, как выяснилось, звали Арнау, ждали его у колодца, подобно овцам, пришедшим на водопой. Но в их лицах и взглядах не было ничего овечьего.

Так и не придумав какого-нибудь велеречивого вступления, Лютгер сказал прямо и откровенно:

– В ближайшие дни, возможно, уже завтра, нам всем предстоит непростое испытание. Непростым оно будет потому, что гости, которые к нам пожалуют, вряд ли вам понравятся. Но от вас не потребуется ничего особенного. Пусть каждый займется своим делом, вот и все.

– И что же это за гости такие, которых бояться надо? – поинтересовалась старшая из женщин.