Книга Гадание при свечах - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах, Алексей Васильевич, ну зачем вам поражать мое воображение? – спросила Марина.
И тут он наконец улыбнулся. И улыбнулся так же, как только что на что-то сердился – всем лицом и ямочкой на щеке.
– Вы правы, милая колдунья! – произнес он. – Я действительно хотел поразить ваше воображенье! И действительно, сам не знаю зачем… Но вы проницательны, честное слово! Не зря я сразу это заметил – еще тогда, когда с Гришей приходил. Вы неловко себя чувствуете здесь, Марина? Извините меня, я и правда повел себя как мальчишка. Может быть, вы хотите уйти?
– Да ведь мне все равно, Алексей Васильевич, – улыбнулась в ответ она. – Мне действительно все равно, я не притворяюсь. Наверное, я просто нелюбопытна или… Не знаю, как это назвать! Ко всему готова?..
– Пожалуй, – согласился он. – Тогда, значит, остаемся? И все-таки закажем что-нибудь вкусное, хорошо? Просто так, без дурацких игр с моей стороны.
Она знала это за собой с детства: в ней действительно не было того женского любопытства к мелочам, которое, как она полагала, должно быть так привлекательно для мужчин. И это вовсе не радовало Марину. Она боялась своего необъяснимого равнодушия к тому, что должно вызывать у женщины интерес. Даже Иветта ей об этом говорила…
Она так боялась в себе всего, что было странным, непонятным, что испугало даже любимого человека, а потом едва не сломало ее жизнь…
Ей не слишком интересен был омар под каким-то разноцветным соусом – хотя она никогда не видела омаров. И даже серебряная полусферическая крышка, которую официант торжественно снял с огромной, дышащей ароматным паром тарелки, тоже не привлекла ее внимания.
– А вы не смущайтесь, Марина, – сказал Шеметов. – Не нравится – и бог с ним со всем. Просто ешьте, и все.
– Но мне неудобно, что я вас обижаю этим своим равнодушием к… – начала было Марина.
– Равнодушием к омару? – перебил ее Шеметов. – Ничего страшного, я за него не в обиде. К тому же он уже разделан, и вам нет необходимости размышлять, как его есть. Зато мне не кажется, что вам так уж скучно сидеть здесь со мной, правда?
– Правда, – совершенно искренне ответила она.
Они еще не заговаривали ни о чем, что было для нее сейчас так важно и тревожно, а ей все равно хорошо было сидеть напротив него и смотреть, как посверкивает нож в его руке. Пальцы у Шеметова были тонкие, но с выделяющимися, словно набрякшими, суставами – такие бывают у человека, которому приходилось работать руками, но давно, много лет назад.
Шеметов положил прибор на тарелку и вытер губы салфеткой.
– Итак, куда вы собираетесь ехать? – спросил он.
– В Орел, – ответила Марина.
– К мужу, к родителям, на родное пепелище – зачем?
– Нет, не на родное… Мне просто некуда больше ехать, потому и в Орел. Ну, я прописана там, хотя и в общежитии облздравовском. И я там работала, меня снова возьмут…
– Кем?
– Медсестрой в кардиологии.
– Что ж… – задумчиво произнес Шеметов. – А теперь я прошу вас подумать: поехали бы вы в Орел, если бы вас не вынуждали к тому обстоятельства? Привлекает вас этот город – сам по себе? И тот расклад жизни, который с ним связан?
Марина вгляделась в его лицо. Зачем он спрашивает? Но глаза его были темны, как земля после дождя, и ничего нельзя было в них прочитать.
– Я не знаю… – ответила она наконец. – Или нет, не хочу быть с вами неискренней, Алексей Васильевич, – знаю! Не поехала бы. Но что это меняет? Мой приезд в Москву был таким… странным, таким неожиданным для меня самой и ничем не подкрепленным. Я нисколько не жалею, нисколько, хотя все это мне нелегко далось. Но теперь – хватит с меня странностей! Остается только покориться судьбе.
Ей легко было не только сидеть рядом, но и говорить с ним.
Марина давно уже ловила себя на мысли: с кем бы она ни разговаривала, всегда ей приходилось немного подстраиваться под собеседника, чтобы речь ее не показалась ему чересчур замысловатой. А теперь, впервые за много лет, она не думала об этом. Шеметов говорил коротко и всегда полунасмешливо – а она не стеснялась говорить с ним так, как ей хотелось, не выверяя ни слов своих, ни интонаций.
– Судьбе покориться, вы говорите?.. – протянул он. – А вы уверены, гадалочка, что знаете свою судьбу?
– Иногда мне казалось, что да… Раньше. Но именно сейчас – я не знаю.
– Тогда зачем же вы ее торопите? С чего вы взяли, что покориться судьбе – значит для вас уехать в Орел?
Марина не знала, что на это ответить.
– Но куда же мне в таком случае уехать? – недоуменно спросила она.
– Да никуда, я думаю, – пожал плечами Шеметов. – Может быть, я не так проницателен, как ясновидящие, но мне кажется, что вам сейчас лучше всего остановиться и оглядеться. Меня ведь, знаете, так это удивило – то, что вы рассказывали… Как вы прямо с Курского вокзала отправились к этой своей магине, как будто знали ее сто лет. Ну, хоть бы на лавочку присели в сквере, хоть полчаса бы подумали! Но извините, – тут же оговорился он. – Это, конечно, не мое дело, да я могу и не понимать чего-нибудь в колдовских ваших порывах…
– Алексей Васильевич, но как же вы это себе представляете? – тихо спросила Марина. – Остановиться, оглядеться… Где мне теперь оглядываться-то? На Курском вокзале?
Лицо у него стало особенно невозмутимым – пожалуй, даже слегка надменным.
– Почему же на Курском? Разве то пристанище, где вы провели две ночи, показалось вам недостаточно надежным?
– И как же все это будет? – так же тихо произнесла она. – Я буду сидеть в этом пристанище, а вы – навещать меня по мере вашей… надобности?
– А если нет? – быстро спросил он, и бровь его вопросительно надломилась. – Если я совершенно не буду вас навещать?
– Я не верю в это, – решительно сказала Марина. – Извините, Алексей Васильевич, но правду как-то по телевизору сказали: бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
И тут он расхохотался.
– Где-где, вы говорите? Отлично, колдунья! Жаль, что у меня не хватает времени на телевизор! Действительно, ведь так оно и есть… А вот, кстати, принесли и сыр, и фрукты тоже. – Завершая смех улыбкой, он кивнул на круглую мраморную дощечку с несколькими сортами сыра, которую держал в руках подошедший официант. – Мистическая вы личность, Марина!
– Какая же мистика? – Ей трудно было не улыбнуться, когда он улыбался. – Вы же сами заказывали сыр и фрукты…
Шеметов больше не заговаривал ни об Орле, ни о пристанище, но Марина чувствовала, что напряжение, возникшее после его неожиданного предложения, не отпускает ее.
Они ели еще десерт, какие-то ягоды под воздушным соусом, Шеметов расспрашивал о портрете, который писал магический художник Глеб. Потом он взглянул на часы и подозвал официанта.
– Что ж, дорогая колдунья, как ни приятно ваше общество, но мой обеденный перерыв закончен. Толя вас проводит, – сказал он, расплачиваясь с официантом.