Книга Вожди и разведка. От Ленина до Путина - Игорь Дамаскин

Сталин незамедлительно отреагировал на ложные утверждения союзников. В письме от 7 апреля он писал: «Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Во всяком случае, это, безусловно, необходимо, если этот союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские при аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной, так как она исключает всякую возможность взаимных подозрений и не дает противнику возможности сеять среди нас недоверие».

И далее: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные, скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо». В подтверждение Сталин приводит эпизод, когда в феврале американцы передали Генштабу советских войск неточные сведения о направлении удара, который готовили немцы, а советские разведчики сумели информировать маршала Толбухина, которому «…удалось избегнуть катастрофы и потом разбить немцев наголову… Таким образом, я имел случай еще раз убедиться в аккуратности и осведомленности советских информаторов».

* * *

А теперь о людях, которые вели неблагодарную и рискованную работу разведчиков, и об отношении к ним Сталина.

Февраль 1934 года. Еще жив Киров. Еще не начались массовые репрессии, когда людей сотнями и тысячами хватали и обвиняли в том, что они являются японскими, германскими, польскими, английскими, еще, Бог знает, какими шпионами. Еще в какой-то мере действовала презумпция невиновности, требовались весомые доказательства вины, чтобы снять человека с высокого поста, а тем более засадить его в тюрьму: иной раз требовалось решение самого Сталина.

В этом отношении интересно поступившее к Сталину письмо Ягоды, заместителя председателя ОГПУ, от 17 февраля 1934 года за № 50182. О чем же идет речь?

Ягода пишет: «Препровождая при этом расшифрованную… телеграмму японского военного атташе в Москве, полковника Кавабэ, в адрес японского Генерального штаба от 13 февраля с.г. (подчеркнуто Сталиным) за № 20/а, обращаю Ваше внимание на следующее место в телеграмме:

«…Это предположение основывается на беседах с начальником отдела внешних сношений (штаба РККА. — И.Д.) Смагиным, с которым я непосредственно имею отношение по служебной линии».

Такому сообщению Кавабэ мы придаем серьезное значение ввиду наличия следующих проверенных данных о Смагине:

Смагин В.В., член ВКП(б) с 1920 года, бывший прапорщик, вступивший добровольно в Красную Армию в 1918 году на Дальнем Востоке.

До этого Смагин служил в царской армии в Маньчжурии, а затем, во время Гражданской войны, находясь на командных должностях в Красной Армии, дважды попадал в плен к японцам и также находился на нелегальном положении на территории, занятой бандой атамана Семенова, откуда ему удавалось бежать.

С 1926 по 1931 год Смагин был сначала помощником, а затем военным атташе в Японии, и за это время отмечалась его чрезмерная близость с японскими офицерами Генерального штаба.

В период пребывания Смагина в Японии в должности помощника военного атташе имел место установленный лично военным атташе, тов. Примаковым (расстрелян по делу Тухачевского в 1937 году. — И.Д.), следующий случай:

Капитан разведки японского Генштаба Унаи, будучи в состоянии сильного опьянения, назвал в беседе с тов. Примаковым особо законспирированный псевдоним начальника Разведывательного Управления штаба РККА тов. Берзина (Воронов), по которому адресовалась из Токио совершенно секретная корреспонденция нашего военного атташе. Одновременно тот же капитан Унаи выболтал содержание одного из секретных докладов Примакова в Штаб РККА.

Псевдоним Воронов был в нашем военном атташате в Японии известен только тов. Примакову и его помощнику Смагину. Тов. Примаков сообщил об этом случае в Штаб РККА, как о чрезвычайно подозрительном, но, по существу, это явление расследовано не было.

В июле 1933 года Смагин был назначен начальником Отдела Внешних Сношений Штаба РККА.

Нами точно установлено, что Смагин в январе 1937 года, пользуясь своими личными служебными возможностями, взял у рядового сотрудника IV Управления на дом на три дня 57 карточек секретного агентурного материала о Японии и 29 карточек по Китаю, что к его текущим служебным обязанностям не имеет никакого отношения.

За время работы Смагина в должности Начальника Отдела Внешних Сношений, связанной с постоянным общением с корпусом военных атташе, наблюдается явно выраженная личная близость и симпатии, проявляемые им к представителям японского военного атташата и, в частности, к полковнику Кавабэ.

Это выражалось, между прочим, в неоднократных фактах уединенных бесед Смагина с японскими офицерами, вопреки существующему обычаю, и в оказывании Смагиным японцам всяких преимуществ по сравнению с остальными военными атташе.

Со своей стороны, состав японского атташата оказывает Смагину исключительное внимание и признаки личной дружбы.

Ввиду изложенного, полагал бы целесообразным отстранить Смагина В.В. от занимаемой им должности начальника Отдела Внешних Сношений Штаба РККА и начальника 4 отдела IV Управления с тем, чтобы иметь возможность в ближайшее время проверить по существу поведение и роль Смагина в отношении японцев.

Зам. председателя ОГПУ Г. Ягода».

Как же Сталин отреагировал на это письмо? Тонким карандашом в углу письма написано: «Поговорить с… (неразборчиво)». А сверху жирно: «В архив». Вот и все.

Что было дальше со Смагиным, автору, к сожалению, выяснить не удалось. Ясно лишь, что прямого согласия на просьбу Ягоды Сталин тогда не дал, и Смагин продолжал работать на своем посту до мая 1934 года, когда его сменил комкор Геккер. В числе репрессированных, а позднее реабилитированных сотрудников Разведуправления фамилия Смагина автору не встретилась. Возможны несколько вариантов: он был переведен из РУ на службу в войска; он был уволен вообще из армии, а впоследствии, может быть, и арестован; и, наконец, он действительно оказался японским шпионом и был осужден, но не реабилитирован.

А в чем же суть донесения Кавабэ на основе бесед со Смагиным и другими?

Прежде всего интересна фигура самого военного атташе. Если прежний, Касахара, не только безапелляционно судил обо всех проблемах и поучал японский Генштаб и даже правительство, как себя вести по отношению к России, то это — личность совсем иного плана. О себе он пишет: «Я — лягушка, сидящая на дне колодца» или «Если мне будет позволено, я сказать должен то-то и то-то». В данном письме он опять занимается самобичеванием: «Я сожалею, что благодаря своей неспособности не могу составить представление о так называемом положении вещей, и лишен возможности дать категорические заключения. Я приложу усилия к тому, чтобы в дальнейшем добиться этой цели. Ниже я хотел бы привести некоторые факты, связанные с Вашими вопросами».