Книга Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом "ненормальности". Какая она изнутри? - Джон Элдер Робисон

Например, на прошлой неделе моя приятельница, Лари, сказала мне: «У одной из моих подружек роман. И ее парень ездит на мотоцикле, совсем таком, как у тебя!»

Сообщение Лари поставило меня в тупик. В отличие от большинства разговоров, наш начался не с вопроса. Как мне ей ответить? Высказать свое мнение о ее сообщении? Или самому задать вопрос? Как полагается? Что я должен сказать? Я взвесил только что услышанную фразу и проанализировал информацию.

1. У Лари есть подружка.

Да, у Лари много подружек. Но о какой именно речь?

2. У подружки Лари – роман.

Зачем Лари мне об этом сообщает? Знаю ли я эту подружку? Знаю ли я парня, с которым у нее роман? Может быть, Лари таким образом исподволь намекает мне, что раз у меня есть мотоцикл, мне тоже следует завести роман?

3. У парня, с которым роман у подружки Лари, есть мотоцикл.

Что ж, эти сведения сужают круг вариантов. У большинства парней автомобили, а не мотоциклы. Значит, парень подружки Лари относится к 5 % мотоциклистов, в отличие от 95 % автомобилистов. Возможно, я его знаю?

4. У этого парня мотоцикл совсем как у меня.

Хорошо ли Лари разбирается в мотоциклах? Подразумевает ли она, что парень ее подружки ездит на «Электре Глайд Классик» или просто имеет в виду, что у него большой черный мотоцикл?

Мне не удалось дедуктивно вычислить, как правильно ответить на сообщение Лари. Что она хотела сказать? Между фразами, составлявшими ее сообщение, не было никакой логической связи. Я уставился в пол и задумался, какой ход сделать. Я знал, что решать надо быстро. Если я задумываюсь слишком надолго, да еще и не смотрю собеседнику в глаза, меня обычно спрашивают: «Ты вообще меня слышал?» или «Вы не выключились из разговора?»

Я знал, что Лари ждет от меня осмысленного и подобающего ответа, ждет, что я откликнусь и скажу что-нибудь, связанное с ее словами, а не просто: «А-а». По опыту и наблюдениям я также усвоил, что ответ: «В прошлые выходные я ездил в Ньюпорт на джазовый фестиваль» не подойдет. Мне пришло в голову: наверно, лучший путь – попытаться собрать побольше сведений, и тогда у меня будет возможность поддержать разговор осмысленно. Именно так поступали компьютерные программы: они извлекали из собеседника дополнительную информацию, а потом на ее основании делали выводы и подавали реплики. Так что я задал Лари вопрос:

– О какой из подруг ты говоришь?

Лицо Лари выразило удивление.

– А зачем тебе это знать? – спросила она.

Я не ожидал ответа вопросом на вопрос. В голосе Лари звучало подозрение. Я заерзал и озадачился: раз мой вопрос заставил ее насторожиться, значит, она ожидала от меня какой-то иной реакции. Но какой? Что я должен был сказать?

Возможно, мне следовало отреагировать так, чтобы моя реплика перекликалась с ее. Выдумать что-нибудь вроде: «У моего приятеля – его зовут Спайк – тоже роман. А у его девушки тоже мотоцикл, совсем как мой». Но это бы прозвучало как совершеннейшая чепуха. А я никогда не несу чепуху, разве что в ходе розыгрыша. Нет, наверняка в изначальной реплике Лари был какой-то скрытый смысл, а раз там был скрытый смысл, то и ответить надо со значением.

Возможно, лучше всего будет просто прикинуться тупицей. Я давно заметил, что если завопить «ух ты!» и улыбнуться, то это сойдет за универсальный ответ на все случаи жизни. Но я не умею улыбаться усилием воли, и не могу заставить себя держаться как кретин. Однако, наверно, «ух ты!» не встревожило бы Лари так, как мой контрвопрос.

Если я говорю: «Один из моих коллег попал сегодня в автокатастрофу», то буду готов к вашему вопросу: «Кто именно?» Если бы личность жертвы была тайной, то зачем бы мне вообще упоминать это происшествие?

Можно было бы сосредоточиться на теме мотоцикла в сообщении Лари. Тогда я мог бы сказать: «А какой у него мотоцикл?» Но и то я бы все равно ожидал внятный ответ, а не: «Не твоего ума дело!»

Когда я спросил Лари, отчего она так недоверчиво реагирует, она снова задала мне вопрос, даже не один: «А зачем тебе знать ее имя? Если я тебе скажу, добром это не кончится. Вдруг слухи дойдут до ее мужа?»

Несколько позже я понял, какого именно отклика ждала от меня Лари. Понял, когда совершенно случайно услышал болтовню двух женщин за соседним столиком в ресторане. Первая реплика в разговоре очень напомнила мне беседу с Лари, так что я навострил уши.

– Представляешь, у Дженни из бухгалтерии роман на стороне! И у ее любовника – «корветт», – сообщила первая.

– Ух ты, вот это да! А он женат? – спросила вторая женщина.

Когда прозвучала эта реплика, я понял: вот он, правильный ответ! После этого разговора меня осенило: своим сообщением Лари хотела поразить меня или рассказать нечто интересное. И мне следовало в ответ выразить заинтересованность или восхититься. Но тогда, во время разговора с Лари, мне это просто не пришло в голову. Я понимаю, что обычные люди наделены навыками общения и беседы, которые выходят за пределы моих возможностей, и их реплики и ответы зачастую не имеют ничего общего с логикой. Подозреваю, что у нормальных людей от природы заложена способность считывать социальную информацию и подсказки, – а я этой способности лишен.

Любой светский разговор, любая болтовня, да и вообще любой разговор, который выходит за рамки простого обмена информацией, для меня всегда представлял немалые трудности. Когда я был младше, то уяснил, что большинство людей не в восторге, если высказать любую мысль, которая пришла мне в голову, едва я их увидел. Совершив это важное открытие, я постепенно натренировался в искусстве вести разговоры, и в основном мне это теперь удается неплохо. Я усвоил, что разговор надо начинать с вопроса наподобие: «Как поживаете?» Я выучил, какие вопросы принято задавать. Но мой список социально приемлемых вопросов довольно ограничен и, как я погляжу, окружающие в этом смысле гибче меня и легче ориентируется в ситуации.

Я уже знаю, что когда логично отвечаю на фразы вроде той, что произнесла Лари, собеседник нередко воспринимает мой ответ как чрезмерное любопытство или назойливость. По-моему, получается какая-то бессмыслица. Ведь я сформулировал и произнес первый же ответ, логически вытекавший из услышанного. Реагировал я дружелюбно. Но почему Лари так рассердилась и заволновалась? В конце концов, она сама завела этот разговор. По-моему, не стоит ничего сообщать, если ты не готов отвечать на расспросы, к которым подводит твое сообщение. Но мир не всегда работает логично.

Когда я размышляю о разговорах вроде того, с Лари, то просто бешусь. Человек подошел ко мне без приглашения и сам, добровольно, что-то сообщил. А потом, не получив отклика, на который рассчитывал, еще и негодует. Если я не откликнусь вообще и промолчу в ответ, человек обидится уже на мое молчание. Поэтому получается, что бы я ни сказал, – попаду впросак.

Если логически продолжить эту мысль, то зачем вообще разговаривать с людьми? Ну так многие аутисты и не разговаривают, возможно, именно по этой причине. Однако, сам не знаю почему, мне хочется нравиться всем Лари этого мира – нормальным, обычным людям. Мне не хочется, чтобы они считали меня чудиком и чокнутым. Я, возможно, со странностями и эксцентричен, но чокнутым считаться не желаю. Поэтому я упорно осваиваю искусство обычного разговора и старательно тренируюсь говорить то, что говорят «нормальные» люди.