Книга Дочь Господня - Татьяна Устименко

«Совершенный» поднялся и подошел к музыкальному центру, установленному на невысокой тумбочке и снабженному мощными колонками. Гонтор категорически не воспринимал все эти современные машины, но стереосистему терпел, превозмогая свои принципы ради одной единственной песни. Он нажал на кнопку, с удовольствием понаблюдал, – как оживает стеклянная панель, расцвечиваясь россыпью красных огоньков эквалайзера. Динамики восхищенно вздохнули, словно были одушевленными, а потом из них полились чарующие переливы флейт, разбавленные серебряным эхом проникновенной арфы. Женский голос, грудной и страдающий, запел отчаянную песню любви и прощания.

Опять разлили в воздухе хрусталь,

И то ли дымка, то ли просто просинь.

Клин журавлиный улетает вдаль,

А вслед за ним тотчас приходит осень.

Тоска незримая струится между строк,

И мы с тобой любви в душе не носим,

Пора, мой друг, нам подвести итог,

А вслед за ним тотчас приходит осень.

Рябины цвет зарделся ярче губ,

Мы до весны слова любви забросим,

Последний стих как заморозок груб,

А вслед за ним тотчас приходит осень.

Ты здесь, со мной, но вроде – не со мной,

Мы расстаемся, мы тепла не просим,

Конец любви, обычной и земной,

А вслед за ним тотчас приходит осень.

Наш первый снег – как траурный покров,

Как акростих, что я пишу для друга,

Прощаясь с ним дыханьем нежных строф…

А вслед за мной тотчас приходит вьюга….

Иногда Гонтор жалел, что слова этой удивительной песни написаны не им – песни, невероятно созвучной его мечущейся, разочарованной душе. Песни, невероятно схожей с его судьбой и сущностью. Ведь он точно так же провожал птичьи стаи и ушедшую любовь, безропотно сносил расставания и потери, искал и не находил. Великий магистр слишком долго жил в вязком тумане осени, чтобы не попытаться остановить наступление беспросветной зимы. Гонтор протянул дрожащую руку, вынул из проигрывателя диск с песней и сломал его пополам. Динамики издали протяжный крик горя. Одинокая слезинка сожаления и раскаяния скатилась по впалой щеке старого стригоя. Вместе с диском «Совершенный» сломал и свою неудавшуюся жизнь, лишаясь права на отступление и сжигая за собой мосты. Теперь он готовился принять свой последний бой, пытаясь сотворить добро из того единственного, что принадлежало ему всегда – из зла и Тьмы. Магистр поднял со стола трубку сотового телефона и медленно простучал по клавишам, набирая короткое сообщение. И это тоже стало вызовом неудавшейся судьбе. Теперь де Пюи оставалось одно – ждать ее ответного жеста…

Гонтор расправил сутулые плечи, надел шляпу и вышел из комнаты быстрой уверенной походной человека, принявшего правильное решение. Время колебаний закончилось.

В начале было слово. Но, судя по тому, как события стали развиваться дальше, слово это явно носило весьма неблагопристойный характер.

– … – похабно выдала я, обеими руками держась за больную голову. – И что здесь такое происходит?

Представшая передо мной картинка выглядела похлеще падения вавилонской башни. Содом и Гоморра в одном флаконе. Разлитая вода, расколотая посуда, растоптанные продукты, а в довершение всего – троица ангелов в отключке. Хм, так и хочется ляпнуть – так вот откуда пошло известное выражение «Бог троицу любит». Я прищурилась. Ого, надо же – угораздило мужика… Вот уж точно, не стой под работающим краном! Интересно, сколько же все-таки весит наша накачанная поборница шоколадной диеты и оздоровительного питания из пирожных и круассанов? Да явно – не мало! Из-под богатырского бедра Оливии торчала жилистая и тощая мужская нога, несексуально высовывающаяся из сбившейся в гармошку штанины. Бр-р-р, терпеть не могу волосатые мужские ноги! На противоположном от меня диванчике в обморочном состоянии лежал Натаниэль, закатив под лоб голубые глаза и держа в охапке вяло обвисшую Ариэллу. Вся эта трагикомедия сопровождалась бойким перестуком колес. Типа – «мы едем, едем, едем в далекие края, веселые соседи, хорошие друзья…» Мда уж, веселенькое путешествие однако нам досталось, обрыдаться со смеху можно! И самое главное, я ничего не помню, ну ничегошеньки!

Я осторожненько сползла с вагонного диванчика и, стараясь не наступить на разбросанные осколки стекла, бережно похлопала по щеке заторможенную Оливию. Подруга вздрогнула, пробурчала что-то сердитое и открыла глаза…

– А-а-а! – дикий вопль валькирии заполнил крохотное купе, отражаясь от стен. В голове у меня опять зазвенело. Я досадливо поморщилась.

– Лив, ну хватит уже орать-то! От впечатляющего диапазона твоего убойного вокала запросто помереть можно!

– Помереть? – выпучила глаза ангелица. – Что, опять?

– Не опять, а снова! – чисто из вредности вякнула я, привычно уступая своему любимому греху – упрямству. А потом я осознала смысл произнесенных подругой слов и шокировано икнула.

– Ик, чего сделать?

– Умереть! – внятно отчеканила Оливия, продолжая взирать не меня снизу вверх. Заметив мое явное недоумение, она продолжила: – Сдохнуть, отбросить лыжи, склеить ласты, сыграть в ящик, преставиться, почить, отойти в мир иной, двинуть кони…

– Стоп! – возмущенно потребовала я. – Это ты мне так крепкого здоровья желаешь? Ну, знаешь ли, дорогая, а я-то думала, что мы с тобой подруги…

– О, Господи! – нетерпеливо выдохнула валькирия. – Ты, – для пущего эффекта она ткнула пальцем мне в грудь, – и так уже умерла!

– Да ну! – как и следовало ожидать, не поверила я.

– Тпру! – передразнила подруга. – А я говорю – умерла, значит – умерла!

Я потрясенно отвела глаза от возмущенного лица ангелицы и воззрилась на себя, почти в полный рост отражающуюся в укрепленном на двери зеркале. На мертвую я не походила ничуть.

– Нет, определенно, чем дольше я смотрюсь в зеркало, тем больше верю Дарвину! – пришла к заключению я, вспомнив недавние богословские изыскания Натаниэля. – Лохматая, мятая, грязная – ну ни дать, ни взять, мартышка мартышкой! Но живая же все-таки…

– Это не грязь, – хмуро подсказала Оливия, наконец-то сползая с хорошо утрамбованного незнакомца, – это кровь!

– Кровь? – вторично не поверила я, прикасаясь к своему виску. – Но как она… – я не договорила…

Оказывается, скудные капли крови не только испачкали мой лоб, но попали и на пышное кружевное жабо недавно купленной рубашки. Но стоило мне прикоснуться рукой к голове, как капли неожиданно пришли в стремительное движение, целенаправленно скатываясь ко мне в ладонь, растекаясь по ней ровным слоем и образуя тонкую блестящую пленочку.

– О! – изумилась валькирия.

Кровавая пленка разделилась на ровные полоски, складывающиеся в слова.

– «Бог здесь!» – шепотом прочитала я. – Ничего себе! И как это понимать?

– А я знаю? – пожала плечами Оливия. – Я ничего подобного прежде не видывала!