Книга Ничейная земля - Илья Бушмин

— Б… дь, — сплевывая, прохрипел он. И, пошатываясь, вдоль стены побрел к фасадной стороне дома.

Как пьяный, Поляков остановился на углу. Глаза выхватывали дикие картины, которые Поляков не мог представить даже в самом жутком бреду. Коротов с разнесенной ружьем головой. Халилов, которого от мощного заряда дроби, выпущенного в упор, не спас тонкий кевлар — бронежилет просто разорвало. Здоровяк с отстрелянной рукой потерял сознание или помер от болевого шока. Он застыл, свернувшись в позе зародыша около в метре от красных ошметков собственной руки. Все было кончено.

— Б… дь… — выдохнул Поляков. Его голос дрожал, отказываясь подчиняться, как ноги паралитика. Что-то животное внутри продолжало биться в агонии, не веря, что опасность миновала. Полякова снова скрутило, и сжавшийся в комок желудок все-таки исторгнул из себя какие-то ошметки. Поляков сплюнул в грязь.

Грохнула калитка. Во двор ворвались черные тени с автоматами наизготовку. Закрепленные под стволами яркие фонарики слепили. Поляков, не разгибаясь, поднял руку с пистолетом вверх, давая понять, что свой. Хотя сейчас — после всего, что произошло вокруг — ему было наплевать, пристрелят его собственные коллеги или нет.

Его снова скрутило.

Бойцы бросились в дом, лучи света зашарили за окнами. Другие спецназовцы метнулись за дом. Один из автоматчиков склонился над Поляковым и тронул его за плечо, что-то говоря. Поляков вздрогнул и отшатнулся.

— Что?

— Я говорю, не ранен?

— Живой…

Спецназовец собрался оставить его, когда Поляков вспомнил, с чего все началось. Холодея от страшных предчувствий, Поляков схватил бойца за руку.

— На улице — что там? — стараясь перекричать дождь, захрипел он. — Были выстрелы…! Все началось со стрельбы на улице…! Кто стрелял?

Спецназовец покачал головой, показывая, что все плохо.

— Тебе лучше самому посмотреть.

«Катя. Нет. Только не это. Лучше бы пристрелили меня», — проносились лихорадочные мысли в голове Полякова. Он бросился — насколько позволяли непослушные, негнущиеся ноги — к калитке и выбежал за ворота.

Автомобиль с полным приводом стоял, как и раньше — пять минут назад, показавшихся Полякову нескончаемым безумным адом — через дорогу. Водительская дверца была распахнута. Парнишка, пришедший в Промышленный ОВД всего лишь полтора года назад младший опер по имени Артем, был мертв. Его ноги оставались в салоне, а тело вывалилось наружу, упираясь неестественно вывернутой головой в месиво из грязи. В руке Артем сжимал пистолет.

Катя стояла перед автомобилем. На ней не было капюшона, и волосы облепили ее лицо, как водоросли. Сквозь пряди волос были видны ее дикие глаза и перекошенный рот. Рядом с Катей стоял один из бойцов спецназа и что-то ей говорил, но Катя его словно не замечала. Она озиралась по сторонам так, словно впервые оказалась на этой планете, и рыдала навзрыд.

Живая. Поляков сам готов был рыдать, увидев, что самая страшная его догадка не подтвердилась. Живая.

Он побежал к Кате.

— Катя? Что случилось? Господи! Что случилось?

— Сергей? — с отчаянием и надеждой, увидев его лицо, вскрикнула Катя. Она бросилась к Полякову и обняла, пытаясь словно вжаться в него своим бьющимся в ознобе и истерике телом. — Ты здесь! Как хорошо…!

Поляков взял ее за плечи и отстранил, заглядывая ей в глаза и пытаясь понять хоть что-то.

— Катя, что случилось? Кто стрелял? Что здесь было вообще?

— Я не знаю! — прокричала Катя, сотрясаясь от рыданий. — Я не помню! Я даже не знаю, как я здесь оказалась!

5

— Их было четверо. Санчес, он же Иван Мохов. Еще двое: Артем Линовицкий — тот, которому свои же руку отхерачили, и Василий Кривцов, которого Коротов успел снять. У них при себе права были. Имя четвертого, который палил из окна, пока не установили. Будем пробивать по пальцам.

Гапонов и Шмаков, мрачные, словно постаревшие и усохшие за один миг, пробирались по утопающей в грязи дорожке к дому. Во дворе кипела работа. Мощные прожектора на специальных ножках были расставлены квадратом вокруг места бойни, чтобы облегчить работу криминалистам. Изувеченные тела оперативников накрыты кусками полиэтилена, наружу торчали только их ноги. Эксперты делали свою работу, несмотря на грязь и продолжающийся дождь, с каждой минутой все сильнее размывавший и превращавший в непроходимую кашу землю под ногами.

— Санчес самым отмороженным оказался, — продолжал Шмаков. Он пытался взять себя в руки, но голос — пустой, словно из него вытянули всю жизнь — выдавал полковника с головой. — Когда началась стрельба, он зачем-то побежал к задней двери, которая вдет на огород. Или уйти надеялся, или черт его знает… У него при себе два ствола было. Распахнул дверь, увидел ребят и открыл огонь с двух рук. Как в кино. Пока его не сняли, успел двух наших зацепить. Одного насмерть.

— А второй?

— Увезли, как только смогли. «Скорая» на всех порах летела. Но у парня артерия перебита, он столько крови потерял к этому времени…

— Новостей пока нет?

— Там двое наших дежурят. Как только что-то выяснится, они сразу дадут знать. Я сказал, звонить лично мне.

Гапонов кивнул.

— Под чем они были?

— А сами посмотрите…

Шмаков первым шагнул в дом. Сложив зонтик и передав ему стоявшему в дверях бледному ППСнику, Гапонов последовал за полицейским. Комната представляла собой полноценную студию — банда обосновалась в Яме с завидным комфортом. Кожаная мягкая мебель, миниатюрная барная стойка и холодильник, битком заваленный выпивкой самого разного калибра. В центре комнаты лежал труп бандита в майке, которого пока не удалось идентифицировать. Рядом валялись стрелянные гильзы от дробовика и само помповое ружье.

— Вон, — махнул рукой Шмаков, — на столе.

Журнальный столик из черного дерева был придвинут к дивану, обитому белой кожей. На столе стояли наполовину опорожненные стаканы, были разбросаны пачки дорогих сигарет и бензиновые зажигалки. А еще — несколько узких дорожек из белого порошка, уже готовых для употребления. Рядом валялись золотая кредитная карта и долларовая купюра, свернутая в трубочку.

— Знаете, что такое культ Карго? — осведомился Гапонов, изучая следы банкета. Шмаков не ответил, и Гапонов продолжил: — Забавная религия некоторых островитян в Тихом Океане. Во время второй мировой американцы понастроили там авиабаз. И с воздуха сбрасывали ящики с провизией. Аборигены раздобыли такие ящики, и им очень понравилось, что шмотки и вкусности могут падать прямо с неба. А потом война закончилась. Американцы бросили базы и ушли. Вкусности с неба тоже перестали падать. Но аборигены не растерялись. Они связали закрытие базы с пропажей халявы, но перепутали причину и следствие. Решили, что, если оживить базы, вкусности снова посыплются с неба.