Книга Ничейная земля - Илья Бушмин

— Можем попробовать вместе, — проговорил он. — Может, это звучит странно… Но мы с тобой в одной лодке. Хотим мы этого или нет.

Поляков увидел, как задрожала ее губа. Катя поспешно закусила ее. В уголках глаз Кати блеснули слезы. Шмыгая носом, она улыбнулась и кивнула.

— Стоит попробовать, — сказала она, а потом прижалась лицом к его руке, исхудавшей за проведенное в больнице время. И Поляков почувствовал влажные капли на тыльной стороне ладони.

Катя провела у кровати раненого Полякова почти час. И большую часть этого времени ревела, как дура, не в силах остановиться. Но она не стыдилась. Наоборот — на сердце было легко. Так легко, что хотелось дышать полной грудью и улыбаться солнцу. Чувство было совершенно незнакомым. Если подумать, то последний раз она испытывала нечто подобное когда-то давно. В прошлой жизни. Когда она бегала по улочкам родной Ямы с хохочущей сестрой и верила, что впереди все будет хорошо.

Говорят, ничего в жизни не бывает зря. Если мы что-то пережили или испытали — значит, в этом событии был какой-то смысл. Когда-нибудь все узоры сложатся в одну картинку, и все станет простым и понятным.

Сейчас Катя знала, что все это — полная чушь.

«Говорят…». Кто говорит? Люди говорят всегда. Строят догадки и версии, чтобы унять страх перед простирающейся впереди неизвестностью. Когда первобытный человек при виде молнии придумал бога, который бы все объяснял — он не стал ни на шаг ближе к пониманию природы этой молнии. Он лишь придумал что-то, с чем ему будет легче сталкиваться с суровой реальностью. Обжег первый кирпичик для постройки замка из песка, в котором не так страшно жить.

Катя вышла из дверей хирургического отделения. Площадка перед больничным корпусом была утыкана скамейками и клумбами, в которых благоухали яркие цветы. Они тянули свои стебли и лепестки к теплому августовскому солнцу, под занавес лета наконец-то пробившемуся к людям сквозь толщу туч. Только сейчас Катя поняла, как же ей не хватало солнца.

Щурясь, Катя нацепила на лицо солнцезащитные очки и двинулась к видневшемуся впереди забору, за которым ее ждала машина.

Когда с человеком случается беда, он в сердцах восклицает: «Почему я? Почему это случилось со мной?». «У кого мы спрашиваем?», — размышляла Катя. У мира, у других людей? Или у бога, в какого бы бога мы не верили? А вдруг всем — и людям, и миру, и даже богу — наплевать?

Почему я… Человек в шоке, потому что нас всех так воспитывали. С малых лет гладили по голове и ласково повторяли, что все будет хорошо. «Вот вырастешь большая-пребольшая, красивая и сильная. Встретишь принца, и все у вас будет лучше всех». И человек верит этим словам, за которыми никогда не было ничего, кроме голых надежд. Но мы так устроены. Нам нужны иллюзии безопасности. А когда они разбиваются вдребезги, мы в слезах кричим: «Почему я?». Злимся, что вселенная так несправедливо обошлась с нами. И в своем горе забываем о том, что творится вокруг. Болезни, криминал, аварии и стихия уносят миллионы людей безвозвратно. И каждый из них имел полное право перед смертью в бессилии прокричать, глядя в бездонное небо: «Почему я?!».

Ответа нет и никогда не было. Потому что неверен сам вопрос.

Жизнь непредсказуема. За это одни ее любят, другие до одури боятся. Никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Это может быть сладкий миг счастья. А может быть холодная смерть. В любой миг.

Только сейчас Катя поняла, что там, на кладбище, пытался донести до нее Поляков.

Если переживать из-за следующего поворота, за которым тебя подстерегает неизвестность, и бесконечно оплакивать поворот предыдущий, можно не заметить самой дороги. Имя которой — Жизнь.

Катя села за руль своей зеленой малолитражки. Ее взгляд упал на блокнот, видневшийся на панели приборов. Ее вечная шпаргалка. Глядя на потертую корочку блокнота, Катя только сейчас осознала, что шпаргалка была ей уже не нужна. Она больше не работала в Следственном Комитете. Она просто жила. Или училась жить. Все зависит, с какой стороны посмотреть.

Но сейчас, повинуясь внезапному импульсу, Катя взяла ручку и нацарапала в блокноте три слова. Если вдруг произойдет приступ, она хотела бы вспомнить первым делом именно это:

«Ты любишь его».