Книга Нить - Виктория Хислоп

Рано утром 28 октября 1940 года итальянский посол передал послание Метаксасу в его резиденции в Афинах. Муссолини намеревался оккупировать некоторые стратегические позиции в Северной Греции.

Греческий премьер-министр ответил решительным «нет!».

Через несколько часов итальянцы вторглись в Албанию.

«Это война!» – кричали заголовки газет, цитируя Метаксаса. Всем было известно, что греческая армия не подготовлена и плохо вооружена.

– Я ухожу на фронт, – сказал Лефтерис, университетский товарищ Димитрия. – Учеба подождет. Если мы сейчас не вытурим итальянцев с нашей земли, может быть, скоро и университетов никаких не будет.

– Что? Ты, заклятый враг генерала, идешь на войну? – недоверчиво переспросил Димитрий.

– У нас ведь теперь общий враг, верно? Как еще мы можем его победить? Дождаться, пока Муссолини появится на пороге, и прихлопнуть его книжкой по голове?

Все засмеялись, хотя время для шуток было не самое подходящее.

– Вот что – если мы сейчас запишемся добровольцами, то сегодня же вечером сядем на поезд в Иоаннию и через сорок восемь часов вступим в бой. Хоть что-то сделаем, черт возьми.

Каковы бы ни были политические симпатии студентов, все они в душе были патриотами, готовы были защищать свою родину, хотя ни один никогда не держал в руках винтовки, и на фронт рвались, подчиняясь не здравому смыслу, а душевному порыву.

– Я с тобой, – сказал Димитрий. Все, сидевшие за столом, присоединились к нему. – И Элиасу скажу, что мы решили.

После этого разговора события развивались очень быстро. По пути домой, где он собирался взять кое-какие вещи, Димитрий зашел в мастерскую Морено. Он никогда там не бывал, и кириос Морено удивился, увидев его.

– Можно мне поговорить с Элиасом? – решительным тоном спросил Димитрий, понимая, что его появление здесь посреди рабочего дня выглядит странно.

– Я позову его, подожди минутку, – сказал Саул Морено. – Он сейчас с клиентом. Казалось бы, людям должно быть не до новых костюмов, но дела идут по-прежнему. Может, все думают, что из-за войны цены поднимутся.

Хозяин вышел за дверь, что вела из приемной в цеха, и оставил ее приоткрытой. А за ней Димитрий увидел такое, что застыл как вкопанный. Девушка в длинном кремовом платье, покрытом блестками, сверкавшими, будто рыбья чешуя, стояла на стуле, пока другая девушка подкалывала подол. Она стояла, вытянув руки вперед и в стороны, разведя широкие рукава, и походила не то на ангела, не то на дервиша, а когда повернулась, чтобы другой девушке было удобнее работать, Димитрий увидел, что это Катерина. Пряди волос спадали ей на лицо. Казалось, ее мысли где-то за тысячи миль отсюда.

Вдруг дверь распахнулась, и Катерина заметила его.

– Димитрий! – воскликнула она с удивлением и неприкрытой радостью. – Что ты здесь делаешь?

Он не успел ответить – вошел Саул Морено.

– Элиас сейчас придет, – сказал он.

А Катерина уже стояла перед Димитрием. Она казалась ему маленькой богиней.

– Тебе к лицу, – только и нашелся он, что сказать.

– У меня точь-в-точь такой размер, как у заказчицы, – сказала Катерина. – Так что ей даже не нужно приходить на примерку.

Димитрий не находил слов. Он всегда видел Катерину только в простой повседневной одежде, и это преображение было поразительным.

Тут появился Элиас:

– Димитрий! Что ты здесь делаешь? Отец сказал, что ты хотел меня видеть. Что случилось?

Димитрий быстро овладел собой:

– Вторжение…

– Да, знаю. Мы же говорили, что так и будет, помнишь?

– Ну так вот – некоторые из нас идут на фронт.

После секундного колебания Элиас ответил:

– Я тоже.

– Я знал, что ты так скажешь. Но уезжать надо прямо сейчас. Поезд уходит в Иоаннию сегодня в семь.

– Так скоро! Ну ладно. Скажу отцу, зайду домой за вещами, и встретимся на станции.

В голосе Элиаса звучала решимость. Димитрий знал, что к отходу поезда он будет в условленном месте.

Элиас пошел к отцу, а Димитрий отправился домой, чтобы сообщить эту новость матери. Константинос Комнинос узнает обо всем, когда сын будет уже далеко.

Ольга словно ждала этого. Когда Димитрий постучал в дверь гостиной, она стояла у французского окна, выходившего на неспокойное в этот день море.

– Ты ведь пришел попрощаться, правда?

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю своего сына, – ответила Ольга таким голосом, словно у нее сдавило горло. – А потому знаю, как он поступит.

Димитрий обнял мать:

– Надеюсь, ты согласна, что я поступаю правильно.

– Ты идешь защищать Грецию, Димитрий. Конечно, это правильно. Ты молодой, сильный. Кому же еще, если не тебе?

– Со мной идут друзья, мне не придется сражаться в одиночку, – шутливо сказал он.

Ольга попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло, и тогда она отвернулась и подошла к позолоченному бюро, стоявшему у стены. Открыла один из многочисленных ящичков и достала коричневый конверт.

– Тебе понадобится, – сказала она.

Димитрий без смущения взял конверт. По его толщине было понятно, что там несколько миллионов драхм. Ему и его друзьям деньги могли пригодиться, и он принял их без колебаний.

– Спасибо, мама.

Ни к чему было затягивать прощание, мучительное для обоих. Ольга стояла прямо, крепко сжав руки на груди.

Она стиснула их так, что почти не могла ни говорить, ни дышать. Только так и можно было удержаться и не потерять самообладания. Ни при каких обстоятельствах она не могла позволить себе заплакать.

Мать устремила на сына умоляющие глаза и кивком дала понять, что отпускает его.

Он поцеловал ее в лоб и шагнул за дверь. Павлина сунула ему в руки какую-то еду, и, захватив кое-что из одежды и несколько книг, он выбежал из дома.

На следующий день вся мастерская Морено гудела, обсуждая отъезд Элиаса. Кириос Морено восхищался храбростью сына и объявил всем молодым рабочим, что поддержит их, если они примут такое же решение. На следующее утро двое из них не вышли на работу. Они последовали примеру Элиаса и ушли на фронт. Все гордились ими, зная, что вместе с ними уходят воевать тысячи еврейских мужчин.

Вскоре начали поступать вести с фронта. Армия страдала от чудовищной нехватки оружия и продовольствия, и погодные условия стали суровыми – глубокий снег и температура в горах ниже нуля. Большинству солдат не хватало опыта, но они его быстро приобретали.

Катерина думала о том, как кирия Комнинос приняла отъезд сына, и представляла, что она волнуется так же, как кирия Морено. По пути домой в этот вечер девушка зашла в маленькую церковь Святого Николая Орфаноса и поставила две свечки. Она смотрела на пламя и молилась одинаково долго и истово за здравие Димитрия и Элиаса. Элиаса и Димитрия. Трудно было решить, в каком порядке называть их имена.