Книга Нить - Виктория Хислоп

– Одеяло мы отдадим в Еврейский музей на улице Святого Минаса, – сказал Димитрий. – Там, кажется, очень обрадовались, когда мы к ним пришли и рассказали, что у нас есть.

– А вот подушки я хочу сохранить, – сказала Катерина. – Вдруг кто-нибудь из той семьи еще вернется. Может быть, даже Элиас приедет когда-нибудь. А вот письмо, которое оставила нам мусульманская семья, и две книги.

– Тут, внизу, еще что-то есть, – сказал Митсос, сунул руку в сундук и достал какой-то рваный клочок сукна, весь в пятнах. – Это как-то не похоже на сокровище… разве что пуговица серебряная?

– Что ж, может быть, и серебряная, – кивнула Катерина. – Но для меня ценность не в этом. Этот оторванный рукав когда-то спас меня, и он напоминает мне о том, кто сделал мне добро, может быть самое большое в жизни.

Почти бессознательно она тронула свою руку. Митсос часто забывал о том, что бабушкина рука вся в шрамах, – она обычно носила кофты с длинным рукавом, чтобы скрыть их, но сейчас, в жаркой комнате, рубцы были немного видны из-под платья.

– А главное, я обещала его не терять и при случае вернуть тому солдату, что меня спас.

Все улыбнулись.

Было примерно половина двенадцатого ночи, но в квартире по-прежнему стояла жара. Милая бабушка налила Митсосу стакан воды, а он смотрел на нее и представлял маленькой девочкой, какой она была, когда отправилась в долгий путь из Смирны. Теперь его желание узнать, почему они с дедушкой не захотели уезжать из этого города, было полностью удовлетворено. Но остался еще один вопрос. Митсос посмотрел на коллекцию сокровищ на столе, а затем – на дряхлых стариков. Кто позаботится об этих ценностях, когда обоих не станет? Что, если вернутся владельцы?

– Пойдем пройдемся, Митсос, – предложил дедушка.

Больше всего на свете он любил вечером сходить с внуком в какой-нибудь бар на берегу, выпить кружку пива – надеялся, что там их увидят какие-нибудь его друзья и можно будет похвастаться потомком.

Сам юноша тоже любил ходить куда-нибудь в это время. На улицах еще людно. Воздух теплый. Он вспомнил те места, где он вырос, в Хайгейте дома жмутся друг другу, как спички в коробке, вокруг аккуратно подстриженные живые изгороди и на всю округу один-единственный паб, откуда всех выставляют в одиннадцать часов.

Они нашли столик у самого моря, официант поприветствовал их и принес холодное пиво. Прогулочные суда увозили туристов в ночные круизы, и их белые огни скользили по черной воде. Эта чернота казалась бездонной, а звезды – громадными. Каждые несколько минут какая-нибудь падала.

В этой неподвижной черноте была красота, какой Митсос никогда раньше не видел, и она потрясла его своим величием. Впервые в жизни он начал понимать, что скрывается под этой мостовой и за фасадами этих домов.

Он поднял глаза на дедушку, которого так любил, и с болезненной ясностью осознал, что он не вечно будет рядом.

Что, если Салоники станут для него настоящим домом? Этот город, где люди толпятся на улицах от зари до зари, где каждый камень в мостовой – древний ли, новый ли, отполированный или расколовшийся надвое – дышит историей, где люди приветствуют друг друга с такой теплотой. Он догадывался, что этому городу будут вечно грозить какие-нибудь несчастья, но был уверен и в другом: тут никогда не иссякнут ни музыка, ни истории.

И вдруг понял, что останется здесь. Чтобы слушать и чувствовать.