Книга Дочь палача и черный монах - Оливер Петч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего тебе? Последний твой визит обошелся мне в восемь крейцеров штрафа и лишний день на посту. Лехнер не любит, когда что-то делают за его спиной.
– Позволь мне еще раз поговорить с Шеллером. – Палач столь решительно распахнул дверь, что стражнику пришлось потесниться в сторону.
– Эй, Куизль, так не пойдет!
Куизль бросил ему небольшой мешочек.
– Возьми и успокойся.
Стражник с любопытством заглянул внутрь.
– Что это?
– Жевательный табак. Из западной Индии, земли, где змеи толще дубов. Жуй его, но не глотай. Он взбодрит тебя и согреет.
Йоханнес вернулся с подарком в руках к лавке в углу и понюхал содержимое мешочка.
– Хм, жевать? – Он снова взглянул на палача. – Только не сломай Шеллеру вторую руку. Иначе он окочурится еще до казни, а отвечать мне.
– Не беспокойся, я знаю, что делаю.
Палач шагнул к камерам, где разместили разбойников. В отличие от прошлого визита, в этот раз пленники не обратили на него никакого внимания. Мужчины и женщины, укрытые рваными плащами, ежились по углам на гнилой соломе и жались друг к другу, пытаясь согреться на январском морозе. Между ними лежал больной мальчик и трясся всем телом. В зарешеченное окошко задувал ветер. Перед заключенными стояла миска с плесневелым хлебом и кувшин для воды, скорее всего, пустой. Из ведра, куда справляли нужду, исходило такое зловоние, что палач невольно отступил на шаг. Ганс Шеллер смотрел на него пустым взором из-за решетки, мизинец на правой его руке вздулся до неузнаваемости.
– Опять ты, – прошептал Шеллер. – Чего тебе еще?
Палач резко развернулся.
– Что за свинарник здесь развели? – вскинулся он на стражника Йоханнеса, все еще занятого экзотическим зельем. – Этим людям ни есть, ни пить нечего. А где свежая солома и одеяла? Хочешь, чтобы они передохли еще до виселицы?
Стражник пожал плечами:
– Сам видишь, какая погода на улице. Я уже два раза запрашивал провизию, но никто так и не пришел.
– Так сходи сам.
– Прямо сейчас? – озадаченно спросил Йоханнес. – Но буран…
– Немедленно.
Палач шагнул к нему и поднял с лавки за воротник, так что стражник задрыгал ногами в воздухе. Лицо Йоханнеса стало пунцовым, а глаза вылезли из орбит.
– Вот так скоро почувствует себя Шеллер, – прошипел Куизль. – И, богом клянусь, ты тоже, если не сделаешь сейчас же, как я велю. Свежая вода, хлеб и теплые одеяла. Понял ты меня?
Стражник закивал, и Куизль опустил его на пол.
– Ну так ступай.
Не оборачиваясь, стражник поспешил на улицу. В открытую дверь ворвался ветер и начал задувать в тюрьму снег. Палач захлопнул дверь, и стало почти тихо. Слышались лишь плач младенца и далекие завывания вьюги. Главарь Шеллер изумленно уставился на палача. Он раскрыл было рот, чтобы что-то спросить, но Куизль его перебил.
– Помогло мальчику лекарство?
Шеллер кивнул. Увиденное лишило его дара речи.
– Зачем ты это делаешь? – спросил он наконец.
Якоб не обратил на вопрос внимания.
– Я говорил с Лехнером, – сказал он. – Виселица, и никакого колесования. Женщин и детей отпустят.
Шеллер расплылся в улыбке, однако лицо его тут же стало серьезным.
– Сколько еще? – спросил он.
Куизль вынул погасшую трубку изо рта.
– Если погода позволит, то через пару дней начнут разбирательство. Потом нужно подождать еще три дня, таков обычай. Трактирщик Земер устроит вам последний обед. Сало, клецки, капуста и каждому по кружке мускатного вина, чтобы скрасить последние ваши минуты.
Ганс кивнул.
– В общем, еще неделя… – Он помедлил. – Хорошо, что все закончится, – сказал наконец разбойник. – Это и не жизнь была вовсе.
Якоб не стал на это отвечать и сменил тему.
– Мне нужно еще кое-что узнать насчет второй банды. Ты говорил, что их было четверо. Четыре тарелки, четыре кружки, четыре ножа…
Шеллер снова кивнул.
– Ну да. Четвертый, видимо, как раз нужду справлял в лесу.
– Но эта четвертая посуда, – продолжал палач. – Она была грязная? Ее использовали?
Лицо у главаря стало задумчивым.
– Если тебя это интересует, то, вообще-то, нет. Ты прав. Три грязные тарелки лежали вокруг костра, а четвертую мы вместе с кружкой нашли в седельной сумке.
Куизль взял трубку в рот и в который раз уже пожалел, что табак отсырел.
– Это значит, что четвертого уже долгое время с ними не было. А может, он был в городе.
Шеллер пожал плечами.
– Какая разница, куда девался этот четвертый? Может, он давно уже от них смылся.
Палач рассказал ему о предположении секретаря, что кто-то выведывал тайные маршруты торговцев. Главарь кивнул.
– Понятно. Четвертый рыщет по городу и докладывает своим дружкам, кто как поедет. А тем остается только подкараулить. Обозы ведь толком не защищены, и торговцам бояться нечего. Неплохо. – Он ухмыльнулся, и палач заметил, что передних зубов у него почти не осталось. – Мог бы и сам додуматься… – Внезапно он замер. – Я тут вот еще что вспомнил.
– Что?
– Рядом с сумкой, которую ты приносил, еще кое-что было. Бутылочка из синего стекла, вся такая изящная. Открыли мы ее, и запахло, как при дворе французского короля, будь он неладен.
У Куизля чуть трубка изо рта не выпала.
– Ты имеешь в виду духи?
– Да, точно, – кивнул Шеллер. – Несло, как от весенней лужайки.
– И эти духи… – палач осторожно подбирал слова. – Они не пахли, например… фиалками?
Шеллер пожал плечами:
– Я в этом не разбираюсь. Мы их вылили на лошадей, а бутылочку на следующий день Шпрингер в пещере разбил, осел тупой.
Палач снова задумался и затем повернулся к выходу.
– Благодарю, Шеллер. Ты очень мне помог. Когда увидимся в следующий раз, постараюсь, чтобы все прошло быстро. Обещаю.
– Куизль…
Голос Шеллера прозвучал как-то задумчиво. Палач развернулся.
– Что такое, Шеллер?
Казалось, главарь разбойников с трудом подбирал слова.
– Ты знаешь, палач, кем я, собственно, был?
– Нет, расскажи.
– Я был плотником, и неплохим. В Швабмюнхене. А потом шведы изнасиловали мою жену и зарезали. Моему сынишке голову размозжили о дверь. Я ушел в леса, и вот теперь здесь. – Он попытался улыбнуться. – Скажи, палач, что бы ты сделал на моем месте?
Куизль пожал плечами: