Книга Хроники ведьм. Песнь колдуньи - Мирей Кальмель

— Прости, — сказал он, падая на кресло, с которого только что встал Ги де Бланшфор, — зато теперь мне будет намного легче рассказывать.

Ги де Бланшфор подошел к нему, явно встревоженный.

— Покажи мне руку.

— Ничего серьезного, просто рана открылась, когда я зацепился за ветку.

Ги не оставил ему выбора — взял со стола стилет и разрезал ткань.

— Рана гноится, и надо отнестись к этому серьезно, — сказал он тотчас же.

— Я так и думал, — поморщился Филибер.

— Нужно почистить рану и прижечь ее каленым железом. Я отведу тебя в лазарет.

Филибер удержал его здоровой рукой.

— Не сейчас, Ги. Я из последних сил держался в седле, скакал день и ночь не для того, чтобы по приезде упасть на кровать в лазарете.

— Любое дело может подождать.

— Даже исповедь друга, который нарушил клятву?

Ги де Бланшфор нервно сглотнул. Выходит, в своих подозрениях он не ошибся. Он сдержался, и вместо того, что просилось на язык, сказал:

— Даже исповедь.

Филибер де Монтуазон горько усмехнулся.

— Я преклоняюсь перед величием твоей души. И все-таки тебе придется меня выслушать. Так нужно. Садись. У меня накопилось много новостей, и если ты прикажешь принести мне сыра и вина, разговор будет долгим.

Ги де Бланшфор подошел к двери и, распахнув ее настежь, позвал послушника. Отдав распоряжение, он закрыл дверь, зная, что этот разговор должен остаться между ними. Он поставил табурет к письменному столу так, чтобы видеть лицо Филибера, который только что снова смочил горло, причем основательно — он опустошил бутылку.

— Первое, что ты должен знать, — сказал он, прищелкнув языком и пытаясь усесться поудобнее на лишенном спинки курульном кресле, — это то, что я не исполнил твоего поручения. Жак де Сассенаж не хочет отдавать в наше распоряжение свой замок, и если я не ошибаюсь в датах…

— Сегодня двадцать шестое…

— Именно так, двадцать шестое, — он усмехнулся. — Значит, сегодня мессир де Сассенаж ведет к алтарю мать моего сына, — сказал он.

Ги де Бланшфор вздрогнул. Заметив это, Филибер де Монтуазон хохотнул. Теперь от него несло не только потом, торфом и кровью, но и спиртным.

— Ты не ослышался, Ги, но, уверяю тебя, это случилось давно, еще до пострига. Однако это ничего не меняет. Я в смятении. И правда состоит в том, что отныне я не достоин твоего доверия.

— Ты нас предал?

Филибер де Монтуазон задумчиво покачал головой. Была ли тому причиной усталость, выпитое вино или потеря крови, но внезапно силы покинули его. Он уже ни в чем не был уверен… Филибер провел рукой по лбу.

— Отвечай, Филибер! — резко произнес Ги де Бланшфор.

Этот голос заставил Филибера вздрогнуть. И взять себя в руки. Он посмотрел приору в глаза.

— В определенной степени — да. Я влюбился.

Ги де Бланшфор вздохнул с облегчением. Он-то думал, что Филибер заключил соглашение с врагами принца.

— Ты не первый, кого постигло такое несчастье. И ты с этим справишься.

Челюсти Филибера сжались.

— Не думаю, Ги. Я сам не свой от злости. Эта дрянная девчонка меня отвергла. Но я все равно хочу на ней жениться, благо смерть старшего брата дает мне на это право. Я хочу ее, ты слышишь?

Неистовство, прозвучавшее в этих словах, испугало Ги де Бланшфора. Он не узнавал Филибера, своего ученика. Прежде всего нужно было его как-то успокоить…

— Не трать понапрасну силы, — сказал он мягко. — Лучше скажи мне, кто она.

— Старшая дочь Жака де Сассенажа.

Филибер де Монтуазон счел за лучшее рассказать всю историю с самого начала. Не упомянул он только о своей неудавшейся попытке убить Лорана де Бомона. О неудаче Филибер узнал на обратном пути, когда отправил одного из своих товарищей справиться о Гарнье. Оказалось, что тот наткнулся на банду разбойников прежде, чем успел догнать Лорана де Бомона.

К окончанию рассказа он успел съесть половину сыра и большой ломоть хлеба, принесенные послушником. В бутылке не осталось ни капли вина. Ги де Бланшфор слушал его не перебивая. Он не знал, радоваться ему или горевать. Появление этой девушки в жизни Филибера его не слишком расстроило. Разумеется, он исцелится от любовного недуга, даже если сейчас его гордость и достоинство уязвлены. Великий приор Оверни испытал огромное облегчение. Он опасался худшего. Худшего не случилось и, наверное, теперь уже не случится.

— Что ж, чем бы ни закончилось это дело, — сказал он, дружески потрепав его по здоровой руке, — прежде всего тебе нужно поправить свое здоровье.

— Я разочаровал тебя, не так ли? — спросил Филибер, горько усмехнувшись.

Ги де Бланшфор вздохнул. Как упрекнуть его в прегрешении, которое он сам совершил в прошлом и до сих пор хранит в тайне? Он ответил мягко:

— У каждого из нас есть свои слабости. Я, к примеру, не могу жить без сладкого. У меня часто болят зубы, но я не могу себе отказать в этом удовольствии. Я рад, что ты рассказал мне о своей слабости. Тебя, правда, это не успокоит, потому что ты не хочешь избавляться от своего наваждения, но, как говорится, тот, кто покаялся, наполовину прощен…

Они обменялись улыбками. Ги де Бланшфор встал первым и поправил свой наплечник.

Вскоре они уже спускались по широким ступенькам лестницы из белого камня, направляясь в лазарет. Они прошли мимо массивной двери, на которой был изображен герб ордена. Ее охраняли два вооруженных пиками янычара. Из-за двери доносилась музыка.

— Принц проснулся, — заключил Ги де Бланшфор.

— Кстати, о принце, — сказал, что-то вспомнив, Филибер де Монтуазон, когда они завернули за угол. — По пути мы встретили одного грека, он ехал в город. Он спросил у нас, не служим ли мы в охране принца. Мы привезли его с собой. Сейчас он, скорее всего, у Шарля Альманя.

— Почему ты мне сразу не сказал? — задохнулся от возмущения Ги.

— Я оставил его под надежной охраной, а сам поднялся к тебе…

— Нам нужно поторопиться, — сказал де Бланшфор и стал объяснять, в каком положении оказались госпитальеры.

Через несколько минут он, оставив Филибера на попечение лекаря, поторопился узнать, что за гость их посетил.

Говорливый мужчина, которого он нашел в комнате Шарля Альманя, не понравился ему с первого взгляда. Несмотря на его роскошный наряд, повадки незнакомца наводили на мысль о его коварстве. Стоило Ги де Бланшфору появиться в дверях, как грек отвернулся от своего собеседника и, подбежав к приору, бросился ему в ноги. Он неплохо, хоть и с отвратительным акцентом, изъяснялся на языке франков.

— Благословен будь, господин мой, благословен будь, — затараторил он, глядя на приора снизу вверх. Улыбка его была беззубой, взгляд — плутовским.