Книга Предзнаменование - Валерио Эванджелисти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут он вспомнил о серой амбре.
Пустынная плоская равнина с разбросанными кое-где холмами отражала багрянец неба и пересекавшие его желтые полосы. Три раскаленных солнца, четко очерченные на горизонте, лизали песок огненными языками. Их свет, не затмевавший света звезд, неестественно удлинял все тени. Больше всего тревожили глаз нелепые тени горбатых чудовищ с крыльями, как у летучих мышей. Свившиеся в клубки чудовища виднелись по всей равнине, и время от времени одно из них гортанно выкрикивало строку стиха, которая сразу тонула в безмолвии пустыни. Не было слышно никакого эха.
Нострадамус неподвижно стоял на невысокой скале и пристально, без видимого напряжения, глядел на сверкание трех солнц. Он повернул голову только в тот момент, когда заметил, что к нему, с трудом карабкаясь по каменистому склону, с разных сторон приближаются три фигуры. Ему не сразу удалось различить черты мужчины в широком черном плаще, женщины в роскошном платье и юного священника. То были его враги. Один из черных демонов вышел из оцепенения и начал лихорадочно рыть песок когтями, пока в песке не разверзлась дыра, куда он в испуге и провалился. В мертвенной суровости равнины эта дыра стала единственным следом хоть какой-то активности. Троица подходила все ближе.
— Где мы? — спросил человек в черном плаще, оказавшись у подножия скалы.
Нострадамус указал на три солнца, зажегших горизонт.
— А вы не понимаете? Мы вне времени.
Женщина, запыхавшись, подошла к скале и саркастически рассмеялась.
— Ты бредишь. Вне времени ничего нет.
Она рассеянно погладила одного из свернувшихся в клубок монстров по чешуйчатой шкуре. Чудище вздрогнуло, дернуло хвостом и снова замерло.
— Ты права, — ответил Нострадамус шепотом, который прозвучал неожиданно громко в окружающей тишине и превратился в утробный рев. — Мы и находимся в ничто. Но только отсюда можно увидеть все как есть. Все начала и концы.
— Ерунда. — Юный священник сердито вскинул голову. — Начала и концы суть в Боге, а мы вовсе не там.
Нострадамус пожал плечами.
— Ты скверный теолог. Последняя сфера творения предлежит Богу. Для людей ты мертвец, как я и твои спутники. А здесь вы живете, ибо там, где нет времени, нет и смерти.
— Если нет смерти, то нет и жизни.
— Совершенно верно. Мы и не мертвы, и не живы. Трудно определить состояние, в котором мы пребываем. Мы вышли из времени и должны приспособиться к этой новой реальности. Нас ожидает существование вне плоти, но и вне границ.
В этот момент гигантская ночная бабочка заслонила три солнца, медленно пролетев над их огненными сферами. Солнца качнулись и быстро сменили положение друг относительно друга, сохранив ровный ряд. Вместе с ними повернулся весь небесный свод, издав при этом странное подобие стона.
Человек в черном плаще бросил на Нострадамуса свирепый взгляд.
— Ты говоришь о предлежании Богу, но это святотатство. Мы пленники демона, которому ты служишь, а значит, твои рабы.
Пророк улыбнулся.
— Твое рабство и рабство твоих друзей добровольное. Вы пересекли все три плоскости вашего существования, преследуя меня и пытаясь разгадать мою тайну. Вы получили какие-то обрывки знания и неизбежно должны были прийти сюда вслед за мной. Вы сами, в своей ненависти, подписали себе приговор.
— Я и теперь тебя ненавижу. И всегда буду ненавидеть.
— Я тоже, — сказала женщина.
— И я, — отозвался юный священник.
Нострадамус кивнул.
— Я знаю. Боюсь, что это и станет вашей тюрьмой.
Зеленовато мерцая, солнца снова поменялись местами. Одно из чудовищ, взмахнув перепончатыми крыльями, взлетело на скалу и застыло там, свернувшись кольцом. Оба — и человек, и животное — неподвижно вглядывались в новый рисунок звезд.
Снова настала тишина.
Диего Доминго Молинас замерзал, забившись в угол кареты, которая мчала его по заснеженному Провансу. Лошади дрожали под шерстяными попонами. Молинас завернулся в свой черный плащ, который летом казался слишком тяжелым, а зимой, наоборот, был слишком легок. Он не стучал зубами только потому, что крепко стиснул челюсти.
Чтобы отвлечься от холода, он нехотя принялся просматривать бумаги, которые вез в большом конверте. Один из документов был проектом указа, который Франциск I должен был в скором времени подписать. Касался этот проект наказаний для еретиков: по сравнению с 1535 годом они существенно ужесточались. Светским трибуналам и парламентам было предписано подавлять ересь, избегая привычной процессуальной волокиты. Хотя очевидной мишенью оставались вальденсы и минориты, не было сомнений, что репрессии вскоре затронут и гугенотов, так что последствия будут непредсказуемы.
Молинас покачал головой. Король Франции, должно быть, не один месяц трудился, чтобы издать подобный декрет, который посягал и на единство его подданных, и на само понятие дворянства. Доказательством слабости правителя было уже то, что такой документ попал в руки испанского инквизитора — не исключено, что при содействии кого-либо из придворных. Франциск, конечно, рано или поздно подпишет указ, это вопрос времени. Он до сих пор возмущен тем, что пять лет назад манифест лютеран вывесили на двери его спальни.
Второй документ был личным письмом нового Великого инквизитора Испании Хуана Пардо де Тавера, вступившего в должность двумя месяцами ранее, 7 декабря 1539 года. Он посылал Молинасу свое благословение и давал понять, что секретарь Супремы дон Фернандо Ниньо доложил о его миссии. Однако полной уверенности в этом не было, поскольку ему предлагалось быть готовым к поездке на Сардинию в качестве визитадора, в помощь нерадивому инквизитору острова Андреа Санна. К счастью, ни точных дат, ни четких обязанностей в письме указано не было. Молинас надеялся, что послание не будет иметь практических последствий.
Третий документ представлял собой письмо, написанное крупными буквами, изящным почерком, явно не без вмешательства писца. Молинас давно выучил его наизусть и все-таки опять, в который уже раз, принялся перечитывать, держа листок дрожащими от холода пальцами. Письмо было отправлено из Салона-де-Кро и подписано Анной Понсард. Начало было написано по-латыни, что говорило о том, что писец привык сочинять прошения, но остальной текст был составлен на хорошем французском.
«Написано под диктовку Анны Понсард, чья свадьба состоялась на днях. Муж мой стар, но гораздо крепче, чем вы описывали, и здоров отменно. К счастью, он не может и не хочет исполнять супружеский долг. И слава богу, потому что он собой безобразен и почти слепой. Я дрожу от мысли провести остаток дней в этой вонючей дыре, где нет никаких развлечений, кроме pallacorda[35]у дворян и passadieci[36]в кости у крестьян. Пожалуйста, приезжайте поскорее, мне предпочтительнее видеть ваше лицо мертвеца, чем свиные рыла, которые меня окружают».
