Книга Все так - Елена Стяжкина

Великий режиссер приносил маме большой букет роз, папе – коньяк, мне – разные подарки. Часы, например, или серьги с бирюзой, которая в нашей семье считалась девичьим камнем.

После застолья родители, размягченные едой и тягучими непрозрачными разговорами, брались за меня.

Меня – предъявляли. Я примеряла шубу, купленную на вырост, итальянские сапоги на каблуке и чешские на «манке», показывала дневник и грамоты за участие в олимпиадах, фотографии с морских курортов – Ялта, Адлер, Сочи, Анапа.

Мои успехи были материальны. И мама торжествующе улыбалась. Ребенку, то есть мне, было очень хорошо в новом мамином замужестве. Ребенок рос гармонично развитым, сытым и отдохнувшим. У него были шубы, шапки и платья «на выход». У него даже джинсы были.

Моими достижениями мама побеждала всех своих врагов. Всех тех, кто ее бросил и не оценил. Всех, кто бросил и меня тоже.

Я никогда в жизни не носила часы. Не ношу и сейчас.

И никогда не прокалывала уши.

У меня много серег на все случаи жизни: от девичьих бирюзовых до солидных, коллекционных, с южноафриканскими бриллиантами.

И я – мамина дочь. Я хотела предъявить Катю – во всей ее красе, – чтобы победить.

– Понимаешь, Сережа?

31 августа

Сваты как одноклассники. Только одноклассников нам выбирают родители, а сватов – дети.

Мы заказываем меню. Сначала пробуем все, что есть. Есть и пить. Заказываем, пробуем и слушаем администратора. Он говорит, что свое спиртное покупать нам будет не выгодно. Де-юре бутылка своего выходит на тридцать процентов дешевле. Де-факто – на десять дороже.

Приличное заведение берет двадцать-тридцать долларов за обслуживание.

Обслужить бутылку в теплый осенний день нелегко. Во-первых, ее надо принять. По описи. По черной-черной-черной описи. Во-вторых, охладить. Она будет занимать койко-место в холодильнике. И этим нанесет ущерб всему пищеблоку ресторана.

В-третьих, ее надо вытащить, вытереть и открыть.

В-четвертых, в обслуживание бутылки входит «разнос» и «налив».

В-пятых, есть моральный ущерб. Местным бутылкам обидно. Кроме того, может набежать налоговая и поинтересоваться приходными документами и лицензиями. И от налоговой придется откупаться, потому что садиться за чужую водку в тюрьму никому не интересно.

– У свадьбы, – сказал наш будущий сват Эдик, – оказывается, есть тактико-технические характеристики.

– Не смешно, – сказал Сережа.

– Если бы я пытался вас насмешить, то рассказывал бы анекдоты. Я же призываю вас включиться в аналитическую дискуссию. Без женщин и детей.

Внутри Эдика на момент организации конференции было пятьсот миллилитров водки. Внутри Сережи – четыреста миллилитров коньяка.

– Уйдите, – сказали они хором и махнули на нас рукой.

На Катю, Андрюшу, Мишу и на нас с будущей сватьей.

– Тебе есть куда уйти? – сочувственно спросила сватья.

– О да! – гордо сказала я.

* * *

О да. Мне всегда есть куда уйти. Потому что самое полезное приобретение в жизни женщины – это трагическая любовь.

Не важно, как его звали и зовут. Всё – не важно.

Валерик первым обратил на него внимание. Сказал: «Смотри, он тебя любит…»

«Не может быть!» – отрезала я.

Сто школьных и институтских лет мы провели вместе. Иногда он приводил к нам с Валериком своих женщин. Часто ночевал, чтобы не ехать ночью через весь город. Он видел меня ненакрашенную, с непомытой головой и посудой, с веником и телефоном на длинном-длинном проводе. Однажды мы затопили соседей, потому что вечером отключили воду, а ночью Катины штаны забили водосток. Утром, когда воду дали, воде некуда было деться. Она переливалась через края ванны на пол, просачивалась сквозь бетонные перекрытия и весело бежала по стенам седьмого, шестого и даже пятого этажа.

«Совок! Тряпки! Фен! Быстро!» – закричал он в семь часов утра.

Валерик даже не проснулся.

Он собирал воду совком в ведра, потом полотенцами. А я сушила полы феном. Через полчаса в нашу дверь стучали (хотя звонок работал) соседи.

Валерик снова не проснулся.

Он открыл дверь и, потягиваясь, спросил: «В чем дело?»

«Вы нас залили! Вы ответите за это! Будете делать ремонт! Мы вас отсюда выселим как наркоманский притон!!!»

«Да? – удивился он . – Залили? А чем?»

«Немедленно пропустите нас к ванной!!!»

«Пожалуйста. Только у нас все сухо».

У нас действительно все было сухо.

31 августа, ночь

Наша любовь была такая же, как этот «залив». Когда ее дали, нам некуда было деться. Она проливалась, просачивалась и весело бежала, сбивая с ног. Падать было совсем не больно.

Он не кричал: «Тряпки! Фен! Совок!» И я тоже не кричала.

Я знала, что это Валерик, паршивец, «нацелил» его взгляд на меня. Чтобы мне было не скучно и не обидно терпеть его гульки. Это сводничество дурно пахло. Конечно. Еще как дурно.

Но в какой-то момент это уже не играло роли. И не играет.

Для этой истории у меня нет ни карандаша, ни акварели, ни масла. Только щелочь. У меня такая качественная ко всему этому щелочь, что мое мыло получило гран-при на выставке в Берлине.

Это с ним мы провожали Сережу домой и усаживали его в такси. Это с ним я хотела прожить всю свою жизнь, не размыкая объятий. Я не помню теперь ни его голоса, ни запаха. Ничего.

Но он – единственный человек среди всех моих больших и малых посторонних, которого я никогда не хотела победить. Он у меня сразу поселился по ту сторону баррикады, где были родители, Катька, куда потом, через связи в Сопротивлении, попал Сережа и пришел Миша…

«Мы родим сына, – сказал он однажды. – Мы родим сына и назовем его Бонч-Бруевич».

«Мы родим сына, – сказал он однажды. – А Катю придется оставить ее отцу…»

«Пожалуйста, – сказала я. – Только у нас все сухо».

Мне хочется наврать, чтобы выглядеть красиво. Ну, например, так: я сказала об этом своем «сухо» и гордо ушла. Куда-нибудь в ночь. Куда-нибудь в «навсегда».

Но я не ушла. Я зачем-то вступила в переговоры.

Переговоры – самый надежный способ все разрушить. В словах правды нет. И тепла в них как в зажигалке. И это, Катя, очень хорошо для развития человечества.

Если бы люди грелись словами, они бы не совершали поступки. Мы прячемся от холода в том, что делаем. Ну, как-то так…

В общем, сейчас у него нефть и дочь.