Книга Мефодий Буслаев. Месть валькирий - Дмитрий Емец

– Знаешь... возможно, ты меня поймешь...я представляла себе валькирий другими. Совсем другими, – призналась она.

– Добрее и мудрее? – с улыбкойуточнила Гелата.

– Да, правда. Гораздо человечнее.

Гелата удовлетворенно кивнула.

– Распространенная ошибка. Представлятьсебе свет совсем светлым опасно. Эта дорога ведет к разочарованию. И потом, чтоже ты хочешь? Валькирии не были изначально сотворены светом. Первые валькирии –а из них осталась лишь Фулона – служили еще древним языческим богам. А этозначит, что они были наследницами хаоса...

Оруженосец Гелаты – здоровенный медноволосыйпарень – наклонился, и что-то шепнул ей.

– Прости, но мне пора! – сказала ГелатаИрке. – И вот еще... Не сочти меня навязчивой, но я бы советовала тебе неоткладывать сражение с Мефодием Буслаевым! Он – угроза свету. Лучше, если онпогибнет теперь, совсем юным. Во всяком случае, эйдос его не попадет в плен кмраку. Конечно, правила запрещают нападать на тех, чей эйдос еще неопределился, однако тут случай особый. Эйдос этого юноши фактически обречен.

– НО Я НЕ ХОЧУ ЕГО УБИВАТЬ! Я давно знаюего! Он... он мне дорог! – крикнула Ирка.

Гелата долго молчала. Затем вздохнула. В ееглазах блестели слезы.

– Боюсь, это тот случай, когда из комнатыведет только одна дверь. Пощадишь ты – Буслаева убьют Филомена или Хаара. Но,всего вероятнее, Сэнра. Она очень опасна, хотя все время молчит... Или же онстанет убивать нас одну за другой. Так что лучше сделай это сама. По правулюбви. До встречи, валькирия-одиночка!

Поляна опустела.

Глава 12

ПЕНДАЛЬГОГИКА – МАТЬ ВСЕХ НАУК

Сдавшийся не прав всегда.

Двенадцатая скрижаль света.

 

Размышляя, как ему захватить валькирию живой ипотребовать у нее ответа, Меф вернулся в резиденцию мрака. Он толком не помнил,как добрался до Большой Дмитровки. Ноги сами несли его. По дороге он дваждымысленно окликнул Даф, но ответа почему-то не получил. Это его обеспокоилонемного, Обычно Даф отзывалась сразу.

Дуется, что забрал у нее кота. А когда увидит,как его изодрали, вообще взвоет, – подумал Меф.

Депресняк дремал у него на руках. Один глаз укота был закрыт, а второй прищурен. На всякий пожарный случай. В чьи бы рукикот ни вверял свою лысую тушку, он всегда делал это с большойподозрительностью.

– Между прочим, у Даф ты ездил всегда наплече! А здесь что на руках? Это наглость! – сказал ему Меф. Депреснякповернул морду и лениво лизнул царапину на боку, словно говоря: Я раненый! Тычто, не видишь?

На Большой Дмитровке, 13 Меф осторожноподнялся наверх. В гостиной было темно. Электричества Арей упорно не признавал.

– Только ученый осел может верить, что впроводах есть какой-то ток. На самом деле двести миллионов грешников бегаютвнутри проволоки, чтобы еще один грешник, временно живой, ковырял в носупальцем, – говорил он.

Мефодий считал, что в гостиной он один, покаДепресняк негромко не зашипел. Буслаев увидел, что в темноте, в глубоком креслеу окна, сидит Мошкин и смотрит на потолок, где причудливо повисают гроздьямимудреные ледяные наросты.

– Что ты делаешь? – спросил Меф.

В голосе его прозвучала тревога. Мошкин,вдохновенно откинувшийся на спинку кресла, с лицом, закинутым вверх, был похожна могучего алхимика, который беседует с облаком.

– Рисую. Не мешай! отвечал Мошкин. Неотнимая взгляда от ледяных наростов.

– Посмотреть можно? – спросил Меф,уверенный, что получит отказ.

– Да, можно, – неожиданно разрешилМошкин.

– Все равно, когда я уйду, лед растает...Зажги свечу! Она на столе.

Мефодий шагнул к столу, и свеча вспыхнула подвзглядом. Тени заплясали по потолку. Буслаев увидел бесконечную вереницуледяных королей, идущих в ряд. Их было не менее сорока. Все в полном убранстве,все унылы. У каждого на лице мысль, что всесилие, казавшееся им при жизни такимабсолютным, оказалось пшиком.

И смешон, и жалок этот сменяющийся рядмимолетных властителей. Сколько хватает дрожащего языка свечи, – всюдуидут короли.

– Ну как? Не слишком нелепо, нет? –прозвучал в темноте обеспокоенный голос Евгеши.

– Нет. В этом что-то есть, – сказалМеф задумчиво.

– А ты понял мысль? Что в дурнойбесконечности вообще нет смысла, если она не несет чего-то хорошего,выделяющего из ряда? Да?

Меф кивнул, чтобы не отвечать. Картина в самомделе зацепила его. Правда, Евгеша своей неуверенностью мешал впечатлению,которое было бы гораздо сильнее, не торчи рядом его создатель. Невозможнолюбить картины художника и книги писателя, если знаешь его лично, – сознанием дела рассуждала как-то Зозо Буслаева.

– Ты хорошо рисуешь, – сказал Меф,заметив, что Евгеше мало молчания и нужны слова.

Мошкин смутился.

– Хорошо рисую? Что ты! Я рисуюпосредственно. Зато хорошо представляю. С водой совсем просто – нужно яркопредставить и... сразу заморозить.

– Свежемороженые фантазии. В этом что-тоесть, – оценил Меф.

– О! Ты рассуждаешь почти как Даф! –удивился Евгеша. – Только она сказала: Замороженные мечты! Какой кошмар!

Буслаев удивленно покосился на него.

– Даф тоже видела твои картины?

– Ну да. Вечером, случайно. В общем,наверное, неслучайно, потому что я ведь сам ей их показал засомневался Мошкин.

Мефодий решил, что этот риторический вопрослучше оставить без ответа. Евгеша посмотрел на потолок, зажмурился на миг – и кдлинной веренице королей добавился еще один.

– Я так счастлив! Так счастлив! –произнес Мошкин с тоской.

Буслаев заинтересованно посмотрел на него.

– Слушай! А ты всегда такой был? –спросил он.

– Какой такой?

– Ну такой... Ну ты понимаешь, о чемя... – затруднился с точной характеристикой Меф.

Евгеша задумался.

– Не знаю. Надо подумать. Лучше ярасскажу случай, который меня перевернул. Когда мне было лет двенадцать, япошел на день рождения к одному однокласснику. Не знаю, зачем он меняпригласил? Думаю, потому, что там были вообще все. Вначале все ели, а потомстол вдруг отодвинули, включили музыку и все стали танцевать как безумные.