Книга Воспоминания воображаемого друга - Мэтью Грин

— Прости, — говорит она. — Я просто не знаю, что делать. Нет такого учебника, где написано, что надо делать, когда у тебя украли ребенка. Полиция говорит, что надо оставаться дома и ждать. Но чем, черт возьми, я должна заниматься? Смотреть телевизор? Читать книгу? Ты там играешь в детектива-любителя, а я торчу здесь, смотрю в стену и думаю, что сейчас с Максом.

— В полиции говорят, что, скорее всего, это сделал тот, кого Макс знает, — говорит папа. — Я просто пытаюсь вычислить, кто это может быть.

— Звонишь всем нашим знакомым и надеешься, что кто-нибудь вдруг признается, что похитил Макса? Или что тебе скажут, что наш сын играет с мальчиками Паркеров у них на заднем дворе? Или с детьми моей сестры?

— Не знаю, — говорит папа Макса. — Я должен что-то делать.

— Ты в самом деле думаешь, что моя сестра могла забрать Макса? Она даже разговаривать толком с ним не умеет, сразу начинает нервничать. Она даже в глаза ему не может посмотреть.

— Черт! Я не могу просто сидеть здесь без дела.

— И ты считаешь, что печенье не дело?

— Я не понимаю, как печенье поможет нам найти Макса.

— А что будет, когда ты обзвонишь всех по списку? — спрашивает мама. — Что тогда? Сколько мы еще здесь просидим, прежде чем вернемся на работу и продолжим жить?

— Ты хочешь вернуться на работу?

— Нет, конечно нет. Но я все думаю, что будет с нами, если они не найдут Макса? Сколько еще мы будем сидеть в этом доме и ждать новостей? Я знаю, это ужасно. Но я не могу не думать о том, как мы будем жить после того, как полиция скажет нам, что надежды нет. Потому что я уже начинаю терять надежду. Господи, помоги мне. Прошло пять дней, а у них ничего нет. Что с нами будет?

— Всего пять дней, — говорит папа Макса. — Шеф полиции сказал, что все люди совершают ошибки. Пусть не через неделю, пусть даже не через первый месяц, но этот человек обязательно ошибется, нельзя вечно соблюдать осторожность. Кто бы ни забрал Макса, он обязательно допустит ошибку, и тогда мы его найдем.

— А что, если Макс уже умер?

— Не говори так! — возмущается папа Макса. — Черт! Не смей так говорить!

— Почему нет? Только не говори, что ты об этом не думал.

— Стараюсь не думать. Ради всего святого, как ты можешь произносить такое вслух?

— Потому что это все, о чем я могу думать! — говорит мама Макса. — Мой мальчик пропал, и, возможно, он умер, и больше мы его никогда не увидим!

Теперь мама Макса действительно плачет. Она бросает через стол измазанную в тесте деревянную ложку, опускается на пол и закрывает лицо ладонями. На секунду она напоминает мне Вули, когда он соскользнул со стены на пол. Папа Макса делает шаг, останавливается, а потом подходит к маме. Он тоже садится на пол и обнимает маму за плечи.

— Он не умер, — шепчет папа Макса.

Он больше не кричит.

— А что, если умер? — спрашивает мама Макса. — Что тогда? Я не представляю, как мы будем жить без него.

— Мы его найдем, — говорит папа Макса.

— Я все время думаю, что мы что-то сделали не так. Или забыли сделать. Что все это случилось из-за нас.

— Перестань, — говорит папа Макса, но не приказывает, а говорит с нежностью. — В жизни все бывает совсем не так, и ты об этом знаешь. Кто-то решил забрать у нас Макса. Здесь нет нашей вины. Просто какой-то ужасный человек совершил ужасный поступок. Мы поймаем этого сукиного сына и вернем нашего мальчика домой. Он ошибется. Так сказал шеф полиции. Он совершит ошибку, и мы получим Макса назад. Я в этом уверен.

— А что, если он не ошибется?

— Ошибется. Я тебе обещаю.

Папа Макса так уверен в том, что говорит, хотя сам все время называет похитителя Макса «он».

Я вдруг понимаю, что должен спасти не только Макса. Его родителей тоже надо спасать.

Глава 46

Из дому я иду в больницу. У меня там нет никаких дел, но я хочу повидаться с Саммер. Не знаю почему, но мне хочется ее увидеть. Мне кажется, я должен ее увидеть.

Лифт в этот раз довез меня до четырнадцатого этажа. Обошлось без лестниц. Я решаю, что это хороший знак. Пока все идет хорошо.

Я иду в комнату отдыха. Сейчас уже восьмой час вечера, так что дети, скорее всего, лежат в своих кроватях, а их воображаемые друзья наверняка отправились в комнату отдыха.

Когда я вхожу, Клут выпрыгивает из своего кресла и кричит от радости. Его голова при этом подпрыгивает на пружинке. Другие три воображаемых друга тоже от удивления вскакивают со своих мест. Среди них нет ни Спуна, ни Саммер.

— Привет, Клут, — говорю я.

— Ты так похож на настоящего, — говорит мальчик, похожий на робота.

Он весь из кубиков, твердый и блестящий. Мне уже приходилось встречаться с воображаемыми друзьями, похожими на роботов.

— Он и правда похож, — говорит коричневый плюшевый медвежонок примерно в половину меня ростом.

Третий воображаемый друг — девочка. Она похожа на человека, только у нее нет бровей, а за спиной крылья, как у феи. Девочка молча снова садится на стул и складывает руки на коленях.

— Спасибо, — говорю я роботу и плюшевому медвежонку, потом поворачиваюсь к Клуту и спрашиваю: — Саммер еще здесь? Или Спун?

— Спун уехал домой два дня назад, — говорит Клут.

— А Саммер? — спрашиваю я.

Клут смотрит себе под ноги. Я поворачиваюсь к роботу и плюшевому медвежонку, они тоже смотрят себе под ноги.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Клут медленно качает головой, но она от этого начинает подпрыгивать. Он на меня не смотрит, если не считать моменты, когда его голова подпрыгивает вверх.

— Саммер умерла, — говорит девочка с крыльями феи.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее:

— Что значит — она умерла?

— Саммер умерла, — говорит девочка-фея. — А потом умерла Грейс.

— Грейс? — переспрашиваю я.

А потом вспоминаю, кто это.

— Ее друг, — говорит фея. — Больная девочка.

— Сначала умерла Саммер, а потом — Грейс? — спрашиваю я.

— Да, — говорит фея. — Саммер исчезла. А потом прошло совсем чуть-чуть времени, и врачи сказали, что Грейс умерла.

— Это было очень печально, — говорит Клут.

Похоже, он собрался заплакать.

— Она сидела здесь с нами, а потом просто начала исчезать. Она стала совсем прозрачной.

— Она была испугана? — спрашиваю я. — Ей было больно?

— Нет, — говорит фея. — Она знала, что Грейс должна умереть, и радовалась, что умрет первой.

— Почему? — спрашиваю я.