Книга Униженные и оскорбленные - Федор Достоевский

– Не говори так, Наташа. Зачем ты говоришь: «черная кошка»?– Он огорчился выражением.

– Он фальшивою добротою, ложным великодушием привлек тебя ксебе, – продолжала Наташа, – и теперь все больше и больше будет восстановлятьтебя против меня.

– Клянусь тебе, что нет! – вскричал Алеша еще с большимжаром. – Он был раздражен, когда сказал, что «поторопились», – ты увидишь сама,завтра же, на днях, он спохватится, и если он до того рассердился, что в самомделе не захочет нашего брака, то я, клянусь тебе, его не послушаюсь. У меня,может быть, достанет на это силы... И знаешь, кто нам поможет, – вскричал онвдруг с восторгом от своей идеи, – Катя нам поможет! И ты увидишь, ты увидишь,что за прекрасное это созданье! Ты увидишь, хочет ли она быть твоей соперницейи разлучить нас! И как ты несправедлива была давеча, когда говорила, что я изтаких, которые могут разлюбить на другой день после свадьбы! Как это мне горькобыло слышать! Нет, я не такой, и если я часто ездил к Кате...

– Полно, Алеша, будь у ней, когда хочешь. Я не про то давечаговорила. Ты не понял всего. Будь счастлив с кем хочешь. Не могу же я требоватьу твоего сердца больше, чем оно может мне дать...

Вошла Мавра.

– Что ж, подавать чай, что ли? Шутка ли, два часа самоваркипит; одиннадцать часов.

Она спросила грубо и сердито; видно было, что она очень не вдухе и сердилась на Наташу. Дело в том, что она все эти дни, со вторника, былав таком восторге, что ее барышня (которую она очень любила) выходит замуж, чтоуже успела разгласить это по всему дому, в околодке, в лавочке, дворнику. Онахвалилась и с торжеством рассказывала, что князь, важный человек, генерал иужасно богатый, сам приезжал просить согласия ее барышни, и она, Мавра,собственными ушами это слышала, и вдруг, теперь, все пошло прахом. Князь уехалрассерженный, и чаю не подавали и, уж разумеется, всему виновата барышня. Мавраслышала, как она говорила с ним непочтительно.

– Что ж... подай, – отвечала Наташа.

– Ну, а закуску-то подавать, что ли?

– Ну, и закуску, – Наташа смешалась.

– Готовили, готовили! – продолжала Мавра, со вчерашнего днябез ног. За вином на Невский бегала, а тут... – И она вышла, сердито хлопнувдверью.

Наташа покраснела и как-то странно взглянула на меня. Междутем подали чай, тут же и закуску; была дичь, какая-то рыба, две бутылкипревосходного вина от Елисеева. «К чему ж это все наготовили?» – подумал я.

– Это я, видишь, Ваня, вот какая, – сказала Наташа, подходяк столу и конфузясь даже передо мной. – Ведь предчувствовала, что все этосегодня так выйдет, как вышло, а все-таки думала, что авось, может быть, и нетак кончится. Алеша приедет, начнет мириться, мы помиримся; все мои подозренияокажутся несправедливыми, меня разуверят, и... на всякий случай и приготовилазакуску. Что ж, думала, мы заговоримся, засидимся...

Бедная Наташа! Она так покраснела, говоря это. Алеша пришелв восторг.

– Вот видишь, Наташа! – вскричал он. – Сама ты себе неверила; два часа тому назад еще не верила своим подозрениям! Нет, это надо всепоправить; я виноват, я всему причиной, я все и поправлю. Наташа, позволь мнесейчас же к отцу! Мне надо его видеть; он обижен, он оскорблен; его надоутешить, я ему выскажу все, все от себя, только от одного себя; ты тут небудешь замешана. И я все улажу... Не сердись на меня, что я так хочу к нему ичто тебя хочу оставить. Совсем не то; мне жаль его; он оправдается перед тобой;увидишь... Завтра, чем свет, я у тебя, и весь день у тебя, к Кате не поеду...

Наташа его не останавливала, даже сама посоветовала ехать.Она ужасно боялась, что Алеша будет теперь нарочно, через силу, просиживать унее целые дни и наскучит ею. Она просила только, чтоб он от ее имени ничего неговорил, и старалась повеселее улыбнуться ему на прощание. Он уже хотел быловыйти, но вдруг подошел к ней, взял ее за обе руки и сел подле нее. Он смотрелна нее с невыразимою нежностью.

– Наташа, друг мой, ангел мой, не сердись на меня, и небудем никогда ссориться. И дай мне слово, что будешь всегда во всем верить мне,а я тебе. Вот что, мой ангел, я тебе расскажу теперь: были мы раз с тобой вссоре, не помню за что; я был виноват. Мы не говорили друг с другом. Мне нехотелось просить прощения первому, а было мне ужасно грустно. Я ходил погороду, слонялся везде, заходил к приятелям, а в сердце было так тяжело, тактяжело... И пришло мне тогда на ум: что если б ты, например, от чего-нибудьзаболела и умерла. И когда я вообразил себе это, на меня вдруг нашло такоеотчаяние, точно я в самом деле навеки потерял тебя. Мысли все шли тяжелее,ужаснее. И вот мало-помалу я стал воображать себе, что пришел будто я к тебе намогилу, упал на нее без памяти, обнял ее и замер в тоске. Вообразил я себе, какбы я целовал эту могилу, звал бы тебя из нее, хоть на одну минуту, и молил бы убога чуда, чтоб ты хоть на одно мгновение воскресла бы передо мною;представилось мне, как бы я бросился обнимать тебя, прижал бы к себе, целовал икажется, умер бы тут от блаженства, что хоть одно мгновение мог еще раз, какпрежде, обнять тебя. И когда я воображал себе это, мне вдруг подумалось: вот яна одно мгновение буду просить тебя у бога, а между тем была же ты со мноюшесть месяцев и в эти шесть месяцев сколько раз мы поссорились, сколько дней мыне говорили друг с другом! Целые дни мы были в ссоре и пренебрегали нашимсчастьем, а тут только на одну минуту вызываю тебя из могилы и за эту минутуготов заплатить всею жизнью!.. Как вообразил я это все, я не мог выдержать ибросился к тебе скорей, прибежал сюда, а ты уж ждала меня, и, когда мы обнялисьпосле ссоры, помню, я так крепко прижал тебя к груди, как будто и в самом делелишаюсь тебя. Наташа! не будем никогда ссориться! Это так мне всегда тяжело! Иможно ли, господи! подумать, чтоб я мог оставить тебя!

Наташа плакала. Они крепко обнялись друг с другом, и Алешаеще раз поклялся ей, что никогда ее не оставит. Затем он полетел к отцу. Он былв твердой уверенности, что все уладит, все устроит.

– Все кончено! Все пропало! – сказала Наташа, судорожно сжавмою руку. – Он меня любит и никогда не разлюбит; но он и Катю любит и черезнесколько времени будет любить ее больше меня. А эта ехидна князь не будетдремать, и тогда...

– Наташа! Я сам верю, что князь поступает не чисто, но...

– Ты не веришь всему, что я ему высказала. Я заметила это потвоему лицу. Но погоди, сам увидишь, права была я или нет? Я ведь еще тольковообще говорила, а бог знает, что у него еще в мыслях! Это ужасный человек! Яходила эти четыре дня здесь по комнате и догадалась обо всем. Ему именно надобыло освободить, облегчить сердце Алеши от его грусти, мешавшей ему жить, отобязанностей любви ко мне. Он выдумал это сватовство и для того еще, чтобвтереться между нами своим влиянием и очаровать Алешу благородством ивеликодушием. Это правда, правда, Ваня! Алеша именно такого характера. Он быуспокоился на мой счет; тревога бы у него прошла за меня. Он бы думал: что ведьтеперь уж она жена моя, навеки со мной, и невольно бы обратил больше вниманияна Катю. Князь, видно, изучил эту Катю и угадал, что она пара ему, что онаможет его сильней увлечь, чем я. Ох, Ваня! На тебя вся моя надежда теперь: ондля чего-то хочет с тобой сойтись, знакомиться. Не отвергай этого и старайся,голубчик, ради бога поскорее попасть к графине. Познакомься с этой Катей,разгляди ее лучше и скажи мне: что она такое? Мне надо, чтоб там был твойвзгляд. Никто так меня не понимает, как ты, и ты поймешь, что мне надо.Разгляди еще, в какой степени они дружны, что между ними, об чем они говорят;Катю, Катю, главное, рассмотри... Докажи мне еще этот раз, милый, возлюбленныймой Ваня, докажи мне еще раз свою дружбу! На тебя, только на тебя теперь инадежда моя!..