Книга Славута и окрестности - Владимир Резник

нескольких лет жизни в большом городе. А вот удочку этот рыбак явно держал в руках впервые.

— Но вот обидно, рыба-то точно есть, клюёт уже который раз. Уже трёх червяков съели, — жаловался он двумя пальцами, брезгливо цепляя на крючок следующего. — Так скоро всех и слопают. А я их всё утро сегодня копал.

Матвей посмотрел, как он насаживает извивающегося червяка за самый кончик и засмеялся.

— Я думаю, там сейчас вся рыба в реке собралась. У них слух прошёл, что бесплатная столовка открылась. Их тут червяками на халяву кормят.

Мужчина смотрел на него, не понимая шутки. Матвей забрал у него удочку, насадил правильно червя. Потом критически осмотрел всё, передвинул грузило, выставил поплавок на нужную глубину и вернул удочку хозяину.

— Вот так будет лучше.

Мужчина радостно поблагодарил и попытался забросить. Снасть плюхнулась в воду почти у самых его ног.

— Понятно, — сказал Матвей. — Смотри. Отбрасываешь эту дугу, придерживаешь леску пальцем, заносишь, размахиваешься, отпускаешь леску и… опа, а теперь дугу обратно.

— Спасибо вам, — неловко улыбаясь сказал мужчина. — Я, знаете ли, в первый раз.

— Это заметно, — ухмыльнулся Матвей. Он присел на корточки в стороне, чтобы самому не попасть на крючок, но дела у новичка пошло неплохо. Уже с третьего раза он забросил вполне прилично, и Матвей, пожелав ему удачи, пошёл к своим удочкам. Он успел размотать и забросить одну и уже приготовил спиннинг, чтобы сделать первый заброс на щуку, но пришлось снова подойти к незадачливому новичку. У того клевало и он, как только видел уходящий под воду поплавок, с силой рвал на себя удилище и, конечно, рыбёшка, даже если и была на крючке — срывалась. Пришлось показать ему, как подсекать и как плавно, не ослабляя натяжения, подводить добычу к берегу, и вот наконец-то, совместными усилиями они вытащили первого и довольно приличного окушка. Мужчина был счастлив и так горячо благодарил Матвея, что тот расчувствовался и предложил, как положено, обмыть первый улов. Они сделали по глотку из Матвеевой чекушки, тогда и познакомились. Новичка звали Семёном, был он тоже местным уроженцем, ходил в ту же школу, что и Матвей, но десятью годами раньше и закончил её, когда Матвей только собирался в первый класс. Когда стемнело уже настолько, что стало не различить поплавков, в ведёрке Семёна вяло били хвостами три окуня и пара серебристых плотвичек. Матвей плотву не брал вообще, и в его ведре засыпали с пяток окуней и солидная, сантиметров на сорок, щука.

— Что с первым уловом будешь делать, Семён? — поинтересовался Матвей.

— Пожарю! — мечтательно ответил тот.

Матвей засмеялся:

— Что там жарить. Плотва мелкая — жарить, конечно, можно, но есть нечего, а окунь вкусен, но очень уж костляв. Из этого уху можно хорошую сварить.

— Нет… очень пожарить хочу, — упрямо ответил тот.

— Ну, бывай, рыбак. Завтра придёшь?

— Приду, Матвей, обязательно приду. Спасибо за науку.

На следующий день Матвей пришёл на берег довольно рано. Солнце только перевалило через зенит. Было жарко, и даже раскладывать удочки не хотелось. Семёна ещё не было. Вчерашний улов Матвей отдал соседке Элеоноре. Старуха, сердитая на него за то, что ни разу не приехал навестить мать да и на похороны опоздал, немного смягчилась и сказала, что давненько не ела жареной рыбки и что, когда пожарит, занесёт часть и ему. Отнекиваться Матвей не стал, поблагодарил, удивившись про себя, что всех так потянуло на жареную рыбу. Сам он предпочитал уху, а из щуки любил котлеты, которые мать когда-то замечательно готовила, добавляя в жестковатое щучье мясо нежную мякоть сига. Он расстелил у воды брезентовый плащ, который всегда брал с собой на рыбалку, лёг и уже начал дремать, когда по тропинке, неуклюже спотыкаясь и приветственно что-то крича, спустился Семён.

— Не вопи, рыбак, всю рыбу распугаешь, — проворчал Матвей, но таких тонкостей рыболовства Семён ещё не знал и так же радостно и шумно вытащил бутылку водки и пару жареных окуней для закуски. Всё это он выставил Матвею в благодарность за учёбу. Солнце пряталось за высокие сосны, а тень от них протянулась уже до середины реки, когда Матвей с Семёном, выпив понемногу, решили всё-таки порыбачить. Они разошлись по своим отмелям, но рыбалка не задалась, и часа за три у них набралось на двоих с десяток окуней и пять плотвичек. Щука даже не пыталась схватить блесну, единственной приличной рыбой из всего улова оказался небольшой судачок, и часам к шести Матвею стало скучно.

— А пошли ко мне. Покажу тебе, как варить настоящую уху.

Семён был в восторге от приглашения и по дороге ещё раз забежал в магазин где, хоть Матвей и хотел поучаствовать, вторую бутылку купил сам.

Потрошили рыбу вместе, чистить Матвей доверил Семёну, а сам тем временем подготовил всё остальное. Уху сварил двойную — отбросив из первого бульона плотвичек и мелких окушков — и получилось на славу, а тут ещё и соседка Элеонора занесла несколько кусков жареной щуки и посидела с ними, правда, совсем не долго. Выпила не поморщившись рюмку за упокой, похлебала ухи, вспомнила, как жили они с соседкой, матерью Матвея, последние годы душа в душу, как любила та жареную рыбу — да редко перепадало. Семён, похоже, впервые ел такую уху, не мог нахвалиться и даже записал какие-то, показавшиеся ему важными, тонкости рецепта в маленький блокнот, который таскал во внутреннем кармане того же вечного чёрного пиджака. Весь вечер говорили ни о чём. Вспоминали школу, учителей, искали общих знакомых, делились жалобами на начальство: выяснилось, что Семён всю жизнь проработал на одном месте — на единственном и последнем в городе предприятии, экономистом в цехе. И только ближе к ночи, когда уже вторая бутылка была наполовину пуста, Матвей задал вопрос, который, собственно, мог задать и в первые минуты знакомства и почему-то не задал:

— А как ты на этом-то месте оказался? Почему там рыбачить решил?

Семён удивился вопросу:

— Так кладбище же рядом. А я там каждый день бываю. Это я сейчас в отпуске, а так — после работы обычно захожу.

— А кто у тебя там?

— Так… все. И мама, и жена. А больше у меня никого и нет. Мама на еврейском, а жена вот… совсем недавно… на соседнем, православном… Я попросил место ей выбрать рядом с оградой, и мне теперь удобно, понимаешь, — я в ограде дырку проделал, и мне теперь совсем близко — не надо обходить через ворота. Они почти рядом.

Матвей не нашёлся что сказать, а только потянулся и разлил по стаканам остатки. Они выпили не чокаясь, и Матвей, просто чтобы разорвать затянувшееся молчание, спросил:

— Ну, так как моя уха — лучше, чем просто пожарить?

— Очень вкусная уха, — искренне ответил Семён. — Но, понимаешь: они так обе любили жареную рыбу… А всё не получалось. Я всё как-то не мог им её принести. Свежей рыбы же в магазине не купить, а у рыбаков на рынке — так дорого. И так моей зарплаты еле на жизнь хватало, особенно в последние годы, когда жена болела. А рыбачить — так я об этом даже никогда и не думал. Вот только сейчас пришло в голову.

— Знаешь, — засмеялся Матвей. — Такую фразу, уж не помню, кто сказал, что дай человеку рыбу и накормишь его на один день…

— Да-да, — подхватил Семён. — А дай ему удочку и научи ловить рыбу — и накормишь его на всю жизнь. Помню-помню. Эх, Матвей — почему я не встретил тебя раньше? Когда было, кого кормить.

В день отъезда Матвей успел заглянуть на кладбище. Не собирался заходить, но сложилось так, что все предотъездные дела закончил раньше, чем рассчитывал, чемодан был собран, а поезд был вечерний. Пошёл налегке — удочки он ещё вчера подарил Семёну и даже выпить с собой не взял: побаивался перед дорогой. По центральной кладбищенской аллее, весь в ярких пятнах пробивающегося сквозь плотные кроны солнца, он вышел к могиле матери. На ещё влажной от ночного дождя земле, в изножье вытянутого холмика, лежали два жареных окуня. Матвей сначала рванулся убрать их, но остановился и вместо этого по едва расчищенной дорожке быстро пошёл к еврейскому кладбищу к тому лазу, что показал