Книга Империя господина Коровкина - Макс Гришин

его возбуждал.

– Саш! – вдруг окрикнул его со спины Петро и Александр резко повернулся к нему.

– Что?

Петро беззвучно кивнул в сторону шкафа. Оба прислушались. Тихий плач действительно доносился именно оттуда.

– Ау! Кто не спрятался, я не виноват! – Александр отвернулся от кровати и с прежней кривой ухмылкой на лице пошел к шкафу. Половицы громко скрипели под его ногами. С каждым новым скрипом плачь за дверью, казалось, становился всё громче. – Тук, тук! Откройте! – Александр тихо постучал револьвером по дверце шкафа. Плач из шкафа стал громче.

Что-то зашевелилось сзади и оба повернулись. Рома всё еще был жив. Собравшись с последними силами, он приподнялся над полом и облокотился спиной на стену, оставляя на ней жирные кровавые следы.

– Не двигайся… чтобы ни случилось… только… не двигайся… и молчи!.. И помни главное в этой жизни – никому не верь, ничего не бойся… и ни на кого не надейся… – произнес он сквозь кашель и хрип. Эта глупая наивность совета заставил Александра засмеяться нервным смехом.

– Папа тебе плохого не посоветует! – он снова постучал пистолетом по двери шкафа, – не двигайся… и не бойся – это правильный совет! – он кивнул Петро и тот осторожно направил в центр шкафа дуло обреза.

– Раз, два, три, четыре пять, я иду тебя… убивать! – Александр медленно потянул на себя ручку шкафа, она тихо и протяжно заскрипела. Пару мгновений ничего не происходило, на пару мгновений Петро даже показалось, что там никого не было. Внезапное облегчение, которое, впрочем, было не долгим. Через секунду раздался сильный грохот. Тот, кто сидел внутри, с силой толкнул дверцу шкафа и она распахнулась, ударяя Александра по руке с пистолетом. От удара пистолет вылетел из руки и с грохотом повалился на пол, в ту же самую секунду какая-то фигура в толстовке «New York Rangers» выскочила из-за шкафа и бросилась к входной двери. Александр прыгнул за пистолетом, но не успел. Послышался громкий выстрел и тело того, кто выскочил из шкафа, камнем повалилось на пол.

– Ай ты сукин сын! – Александр затряс рукой. Этот удар, как узнал он потом, сломал ему два пальца. – Попался, который кусался! Молодец, Петруха!

Петро невольно шагнул назад. Его тело шатало. Дымящийся обрез грохнулся вниз, к ногам. Но он не стал поднимать его. Он видел тело подростка, совсем еще мальчика, с развороченной головой, которое в судорогах дергалось на полу. Вся стена напротив была забрызгана кровью и мозгами, кусок черепа, со все еще различимыми на нем волосами, медленно сползал по светлым обоям вниз. Петро стало дурно, ноги вмиг ослабли и тело повело в сторону, но Александр схватил его под плечо и помог ему устоять. Мгновение позже он почувствовал, как рвотная масса, поднявшись из недр живота, ползла вверх, к губам. Он отошел в сторону, ничего уже не понимая, нагнулся, но в этот момент сильный удар в челюсть сбил его с ног и он повалился вниз. Первые несколько секунд он ожидал выстрела, он думал, что Александр, убив Рому, непременно захочет убить и его, но Александр нагнулся над ним и снова ударил, в этот раз слабо, ладонью по щеке.

– Приди в себя, Петро! Не вздумай мне тут блевать!

Он ему что-то ответил, что-то, что тут же забыл и начал приподниматься с пола. Александр перешагнул через тело и снова подошел к Роме. В тот момент он ожидал от него плача, угроз, хрипа, может даже криков, но ничего этого не было. Наоборот, взгляд Ромы был совершенно спокоен. «Кранты. С ума сходит», – то первое, что подумал тогда Петро, но слова, произнесенные Ромой, вмиг развеяли все эти подозрения.

– Есть у тебя сигарета? – проговорил он, обращаясь к Александру. Кровь пузырями надувалась у него на губах.

– Извини, друг, не курю!

Петро достал из кармана пачку и дрожащей рукой протянул ее Роме. Но Александр с силой оттолкнул его прочь.

– Не надо ему. Курить вредно, Ром. Курение, говорят, жизнь укорачивает, – проговорил он, натянуто улыбаясь. – Согласен со мной, Петя?

– Д-да, – губы Петро дрожали, когда он говорил это.

– В этом мире, Рома, есть те, кто со мной и те, кто против меня, – голос Александра звучал уже тихо и спокойно, он смотрел на бледное лицо Ромы, на кровавый пузырь, который как жвачку надували его губы, – ты почему-то решил стать последним. Я до последнего ждал, что ты извинишься и скажешь, что был не прав – ты мог это сделать и я бы простил тебя, ведь мы друзья, Ром, а друзья умеют прощать друг друга. Но этот свой шанс ты просрал, причем осознанно. Что ж, путь выбран, и, как ты понял, – путь ошибочный. И теперь за эту свою ошибку ты вынужден будешь заплатить.

Рома хотел что-то сказать, но слова вылетали теперь из его рта лишь тихим бурлящим шипением.

– Сказать что-то хочешь? Не надо, Ром, побереги последние силы. Ведь что бы ты ни сказал, это не изменит уже ничего, твой поезд ушел! – Александр приблизился вплотную к Роме и стволом пистолета чуть приподнял его подбородок. Его тело чахло с каждой секундой. Опасности в таком состоянии он для него уже не представлял, и Александру очень хотелось, чтобы в последние свои мгновения он слышал его и, главное, понимал. – Пара каких-то минут и тебя уже здесь не будет, – Александр посмотрел на стрелки часов, большая из которых была уже на двенадцати, а маленькая почти догнала ее. – Ты без минуты мертв, твой сын, единственный твой отпрыск в этом мире, валяется рядом с разорванной башкой. У тебя нет ни семьи, ни друзей. И всё потому, Рома, что ты пошел против меня. И это ошибка. А ошибок я не делаю и не люблю, когда их делают другие, – он снова направил пистолет в лицо Роме, – и вот мы подошли к самому концу. Всё кончится для тебя очень скоро, – он кивнул на часы, – до того, как стрелки этих часов дойдут до двенадцати!

Рома снова закашлялся, его ослабевшие, измазанные кровью руки слабо шевельнулись. Александр думал, что это последние его движения в предсмертной агонии, но обе дрожащие руки вдруг уперлись в пол и он, скользя в собственной крови, с неимоверными усилиями, приподнялся чуть выше по стене. Его лицо начало искажаться в какой-то гримасе. Александру показалось, что он начал плакать, какое удовольствие он бы доставил ему этим! Но нет, гримаса превратилась в улыбку, сначала слабую, похожую на оскал, а потом и явную, которую оба – и Александр и Петро, хоть и не