Книга Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

Кроме этих, скорее мягких, мер партийцы прибегли и к запугиванию. Епископов вторично вызывали на ковер в президиумы советов, требуя ограничить размах мероприятий – и многие подчинились! Предупредительные беседы велись также с рядовыми священниками, значительное число которых и без того враждебно приняло «Обращение» и с неприязнью взирало на непримиримую политику Вышиньского (что понятно: ксендзы постоянно находились между молотом и наковальней, третируемые как властями, так и епископатом). В городах, куда приезжал Вышиньский, вдоль маршрута его следования собирали партактив, потрясавший лозунгами типа: «Мы не прощаем!», «Мы не забудем», «Польша никогда не будет бастионом в чужих интересах», «Епископы, прочь из политики!» и т. д. Между партийными активистами и верующими нередко случались стычки, перераставшие в массовые драки. В Гданьске, Кракове и Варшаве дело приняло столь драматичный оборот, что понадобилось вмешательство милиции.

Но примас неуклонно гнул свою линию как в отношениях с государством, так и на церковном фронте. Сколько его ни обвиняли в чрезмерной приверженности культу Девы Марии, главным символом юбилея он все равно сделал Ченстоховскую Богоматерь. Вокруг нее вращалась вера рядовых поляков, незнакомых с извивами теологической мысли, – так зачем огорчать людей? Раз народ обожает Черную Мадонну, пусть она и освящает торжества. 3 мая 1966 года, в традиционный, но запрещенный День конституции, на Ясной Гуре, в присутствии десятков тысяч паломников, примас зачитал составленный им «Акт передачи (Польши. – В. В.) в материнскую неволю Марии – Матери Церкви, за свободу Христовой Церкви»: «С этих пор считай нас, величайшая Мать наша и Королева Польши, Своей собственностью, орудием в Твоих ладонях во имя святой Церкви, коей мы обязаны светом веры, мощью креста, духовным единством и Божьим миром…» Вышиньский возложил на лики Девы Марии и младенца Иисуса позолоченные разогнутые короны с анжуйскими лилиями (знаком королевы Ядвиги, происходившей из этой династии), а паломники затянули «Богородицу» – старейшую песню на польском языке, по преданию сочиненную святым Войцехом, крестителем Польши. Ее пели воины Владислава Ягайло перед Грюнвальдской битвой, она служила гимном самой династии Ягеллонов.

Богородица, Дева, богопрославленная Мария, Пред Твоим Сыном, Господом, избранная мать, Мария! Склони Его к нам, пошли Его нам. Кирие элейсон! [383]

Рядом с чудотворной иконой стоял пустой стул – совершенно как в 1956 году. Но теперь над ним висел герб Павла VI, у подножия которого лежали бело-красные розы – символ незримого присутствия первосвященника. Позволь ему приехать власти, он бы служил мессу под солнечным небом Ченстоховы. Но вместо него эту честь возложили на Войтылу. Словно сам Бог указывал на грядущего избранника.

Был сад, и привитое дерево было. Мешко – король, в тени пребывая, глядел, И не видел садовника, сада не видел, не находил и прививок. Не отведаю добрых плодов, если вырастут, – думал с досадой. Дети отведают, внуки и правнуки. Разве мой сад плодоносит? Какие плоды признаются людьми За хорошие? Не бойся, садовник, надрезать кору. Доверься деревьям: Станет жизнь от надрезов сильней, вновь потом возродится… На себя, как на ствол, посмотри ты, Увидишь, что волей твоей ЧЕРЕНОК разрастается [384].

Эти слова из «Навечерия Пасхи 1966 года» живо передают ощущения Войтылы в тот момент. Польша как сад, а ее основатель – как садовник, коему не дано увидеть плоды своих рук, ибо жизнь человеческая слишком коротка для этого. Но есть Тот, Кто видит все, – Он придает истории рода людского цель.

В эту ночь мы при гробе Твоем ощущаем себя Единою Церковью — Ночь борьбы, что ведут непрестанно надежда с отчаяньем в нас. И борьбы этой отсвет – в битвах истории нашей — Полнится ль смыслом? (Обретает его иль теряет?) В эту ночь величавая поступь земли возвратится к своим истокам. Тысяча лет – ночь ожиданья при Гробе Твоем [385].

Земля и небо, вечное и преходящее, суета и отрешенность – об этом размышлял Войтыла, думая о прошлом своей страны. Древо как образ страны и образ человека: каждый из нас – его ветка или корень, а все мы – народ. Что-то древнее проснулось в Войтыле, когда он писал «Навечерие», что-то глубоко архаичное, словно голоса предков заговорили из страшного далека, насмехаясь над нестойким слугой Божьим.

По сей день возле Познани, в самом сердце державы Пястов, стоят три огромных рассохшихся дуба – Лех, Чех и Рус. Стоят как напоминание о славянском единстве, не расколотом еще языком и верой. Дубам примерно по семьсот лет, и они, конечно, не могли быть свидетелями зарождения Польши. Но в их именах отражена куда более древняя легенда, отмеченная как в польских хрониках, так и в «Повести временных лет» – о трех братьях, явившихся откуда-то с юга (из земли хорватов или с берегов Дуная), чтобы дать начало трем народам.

* * *

Из Ченстоховы список с образа Черной Мадонны, когда-то освященный самим Пием XII, повезли по крупнейшим городам Польши. Милиция чинила всяческие препятствия на пути его следования: икону заставляли то прятать, то везти другой дорогой (в обход встречающих), пока, наконец, не принудили вернуть ее в Ясногурский монастырь, который немедленно был окружен патрулями милиции[386].

Невольной жертвой охоты на икону стал и Войтыла. Четвертого сентября по дороге в Катовице (столицу Верхней Силезии) его машину остановила группа провокаторов, поджидавшая чудотворный образ. Митрополиту пришлось пережить несколько неприятных минут. Перекрывшие шоссе кричали ему, что он хочет отдать их землю немцам. Войтыла в который раз уже пустился в объяснения – едва ли необходимые в той ситуации. Эта встреча уязвила его не меньше, чем письмо рабочих «Сольвея»[387].

В Кракове городское руководство настоятельно потребовало от него ограничить размах мероприятий: разобрать сцену на Вавеле, снять динамики и провезти список образа Черной Мадонны в кафедральный собор таким образом, чтобы его не заметили на улицах. Тщетно. Войтыла даже не стал говорить с чиновниками – отправил вместо себя куриального канцлера.

В эти дни он чувствовал себя хозяином положения. Краковяне, встречая икону, декорировали дома вдоль трассы ее следования – милиционеры насчитали до пятисот пятидесяти украшенных окон в жилых домах, и это лишь на двух улицах! Даже сотрудники государственных учреждений поддались воодушевлению: в честь праздника украсили цветами и яркими лентами здание скорой помощи, воеводский спортивно-тренировочный центр и ограду типографии[388].