Книга Гость внутри - Алексей Гравицкий

– Помню, – ответила Наталья. – Только его бы на диван… Лешенька!

Я обернулся как раз вовремя, что бы подхватить сползающего по стенке Виталика.

Ночь имела густой запах крови и спирта.

Гадкий запах.

– Надави вот тут, над раной. Выше, – командовал дядя Дима. – И теперь режь вниз, расширяй. Но не очень. Хватит…

Странно, но мои руки делали все сами. Иногда казалось, что я просто наблюдаю за работой какого-то человека. Так по телевизору показывают операции. Рана, вокруг нее суетятся руки. Что-то делают. Каждое отдельное движение кажется самостоятельным, никак не связанным с другими. Но на самом деле все это укладывается в стройную систему, понять которую стороннему наблюдателю не дано. Ее видят только хирург и несколько посвященных.

Наталья в комнату не заходила. Крови боялась. Или просто боялась. Это было понятно. Она приносила, осторожно обходя стол, на котором лежал Яловегин, воду, тряпки, водку и сразу уходила, оставляя меня один на один с кровью и пулей. Со всем этим справлялись мы одни. Я и мои гости. А может быть, гости и я. Это разница, поверьте мне. Иногда я начинал путаться в том, кто же все-таки управляет моими руками. Кто режет, кто зашивает, кто тянет непослушный кусочек металла.

Не знаю, кто вытаскивал Яловегина с того света, но устал от этого положительно я один. Гости просто замолчали. А я повалился на диван, чувствуя, как тянется непослушное тело к земле.

– Ты откуда, Беляев? – спросил меня Яловегин. – Из психушки сбежал, – просто ответил я.

Мы сидели у него на квартире, над головой Виталика маячил чертик. Только из прежнего, веселого и с большим «болтом», он превратился в грустного, сникшего чертика, с тоской поглядывающего на своего «подопечного».

Квартира была странная, вся белая, и никаких ковров, только стол, стулья, бутылка водки на столе, стаканы и белые стены.

– Забавно, – ухмыльнулся Яловегин. – А чего сбежал-то?

– Плохо там было. Вроде как я и не сумасшедший. А лечат.

– Ну и что?

– Ничего. Это как раз ничего. Ты Сашку помнишь?

– Пидора?

– Ну, он вроде не пидор был… Черт его знает, кто он там, не важно. Главное, помнишь.

– Ну, помню.

– Вот он все мне говорил про ключ, про ящик. А я ему не верил ни фига.

– И чего?

– А вот, может, поверил бы, и по-другому все пошло бы.

– Если бы да кабы… Сам знаешь. А к чему ты это все?

– Да у меня вроде как раздвоение сознания. Точнее, какое на фиг раздвоение, размножение. Так точнее сказать. Но фишка в том, что это и не болезнь ни фига. Понял?

– Понял. – Яловегин налил водки и выпил одним большим глотком. – И чего?

– А то, что я, получается, здоровый, просто у меня сознаний много. И они все разные. Совсем разные.

– А убегать зачем? Из стремления к правде?

– Нет. Мне твоя правда шла и ехала лесом. Меня убить хотят.

– Кому ты к черту сдался? – Яловегин смеется, но получается невесело. Чертик, что у него над головой, тоже как-то грустно оскалился.

– Не знаю. Я теперь вот сильно жалею, что тогда Сашку не слушал. Он знал. Точно знал. И сейчас знает. Но не говорит. Хотя, может быть, это и к лучшему. Понимаешь, я как ключ и как замок. Как дверь. Вот и Сашка был ключ. Он открыл ящик, и оттуда вышло нечто. Долго искало выход и нашло. Я не знаю зачем и почему… Не знаю. Но теперь это нечто хочет идти дальше. А я ему мешаю. Я дверь.

– Куда?

– Откуда мне знать, может, в сортир! – разозлился я.

– Ну, в сортир так в сортир, – примирительно пробормотал Яловегин, снова наливая водку в стаканы. – Может, нечту в сортир приперло. Ты чего не пьешь?

– Я пью…

Водка была холодной.

– Но вот ты мне скажи, зачем тебя убивать? Ну, дверь там, ключ, это я понимаю. Сортир, не сортир… А убивать зачем?

– Если б я знал. Иначе, может быть, ключ не работает. Ключ – это кровь, может быть… Кровь. Моя.

– Ключ к тебе?

– Наверное.

– Шикарно. Но психушка тут при чем?

– А меня там убить хотели. После того как открылась дверь.

– Какая дверь?

– Да не знаю я, не знаю. Я просто видел, ну, ты же помнишь, я видеть стал ерунду всякую, собственно, потому я в больницу и загремел.

– Загремел ты не поэтому, насколько я знаю.

– Откуда ты знаешь?

– Справки наводил. У меня дилер пропал, а я не знаю куда и почему. Выяснил. Да. – Яловегин подвинул ко мне стакан с новой порцией. – Ты пей, пей.

– Хоть кто-то обо мне озаботился, – пробормотал я. Кажется, мне действительно было приятно, что Виталик интересовался моей судьбой, даже если только из меркантильных соображений.

– Так что там про дверь?

– Я видел открытую дверь.

– Куда?

– Ты лучше спроси откуда. Куда понятно. А вот откуда… Да не важно все это. Я тебе с таким видом объясняю, будто сам понимаю. Ни хрена я не понимаю! Дверь, а за ней чернота! И все! Понимаешь? А потом наш санитар рубит в капусту всю ночную смену. В мясо. В фарш. Вместе с невестой своей.

– В смысле на пару?

– Нет. В смысле до кучи.

Яловегин хмыкнул.

– Что ты фыркаешь?! Я едва в окно выскочить успел. Там баня кровавая была… Ты мне не веришь?

– Почему не верю? Очень даже верю. Я ведь слышал про это.

– Слышал?

– Ну, еще бы! Скандал, между прочим, крупный. Я только с тобой не связал. Не до того было. А вот теперь все на свои места становится.

– На какие места?

– На свои. Тобой интересовались у меня. Крупные люди интересовались. Приблизительно полгода назад. К тому моменту я про тебя уже и забыл.

– Расскажи поподробней.

– Ради бога. – Он снова потянулся за бутылкой, но остановился. – Пить водку просто так скучно. Но ведь иначе это делать невозможно. Правда?

Я молчал. Мне казалось, что он вот-вот скажет что-то важное, отвлекаться не хотелось. Водка так водка, пить так пить. Какая разница как?

– Приблизительно полгода назад ко мне пришел Михалыч. Крупный дядька, ты его не знаешь, не по рангу вроде. Пришел лично, что само по себе удивительно до крайности. Я, скажу тебе честно, слегка струхнул. Такой человек просто так… В общем, приготовился я к крупным неприятностям.

– И чего?

– Как оказалось, ничего. Михалыч, очень вежливо так, поинтересовался у меня о делах. Как жизнь, мол.

Мне от его вежливости плакать хотелось. Мы все под ним ходим, под Михалычем. Если он скажет «Упасть-отжаться», то пол-Питера будет отжиматься, можешь мне поверить. И вот он сидит у меня и базарит за жизнь.