Книга Министерство справедливости - Лев Гурский

Мои тюремщики не учли одного обстоятельства: в сферу действия Великой Вселенской Справедливости животный мир не входит. Даже самый кровожадный зверь не обладает разумом, а потому не подлежит наказанию. Сам я понял это еще в детстве, когда не смог отплатить кусачим пчелам и злому соседскому псу Гектору. Но делиться наблюдениями с гэбэшниками я, конечно же, не стал — понадеялся, что очень скоро они мне пригодятся…

Меня посадили сюда в двадцать два. Много ли знает о жизни сопляк-очкарик с новеньким дипломом филфака? Однако подземная тюрьма КГБ кое-чему учит быстро. В первый же месяц мне открылась простая истина: в госбезопасности нет невиновных. Мне, по крайней мере, такие не встречались ни разу. Я не видел за масками их лиц, а под халатами — погон, но и по рукам, лишенным мозолей, многое можно узнать. У среднего звена были мягкие белые ладони и аккуратно подстриженные ногти. У их начальников — узловатые пальцы с желтыми квадратными ногтями. Люди с мягкими ладонями хозяйничали в Чехословакии и Афганистане. Те, у кого руки были постарше и покрепче, пришли служить в органы еще при Сталине и заработали первые звездочки на «врагах народа». Сам генерал Цвигун, как я узнал гораздо позже, карьеру начал в МГБ Молдавии и чужой крови пролил изрядно…

Ударил гонг. Лев-убийца, вступивший на арену, выглядел довольно жалко. Грива его свалялась, шерсть песочного цвета была в каких-то бурых проплешинах, и двигался он без всякой величавости — не как царь зверей, а как битый жизнью уличный кот. Но когда он глянул на меня сквозь тонкий плексиглас, мне стало не по себе. В его глазах было столько неутоленной ненависти, что я понял: пора. Весы клацнули, моя сила прошла сквозь зверя, не задев его, словно вода сквозь решето, и потекла дальше, вперед и вверх — к амфитеатру.

Я сразу перестал интересовать Кайзера. Другое дело — генерал и свита. Отвернувшись от меня, лев внимательно оглядел их, словно что-то прикидывая, и тихо зарычал. Он почуял кровь? Или ее предчувствовал? В амфитеатре еще думали, что хищник — цель, а он уже стал средством. Целью теперь были сами люди. Зверь подступил к барьеру, отделявшему его от зрителей, небрежно, одним ударом лапы, разбил плексиглас и легко прыгнул вверх.

Минута расслоилась на секунды, секунды — на мелкие мгновения, и каждое удлинялось, растягивалось и не кончалось, словно прозрачная фунчоза. Я видел, как медленно, очень-очень медленно рвется металлическая сетка, не выдержавшая веса льва, и как та же сетка, повалившись на амфитеатр, мешает людям убежать от зубов и когтей. Генерал и его свита сами загнали себя в ловушку. Человеческие вопли слились с рычанием хищника.

Кайзер не хотел жить уличным котом. Он сражался за право умереть львом.

Издали глядя на то, как горячие сердца, холодные головы и чистые руки превращаются в неразличимое кровавое месиво, я нисколько не сочувствовал людям в амфитеатре. Мир держится на равновесии. Хотели полюбоваться смертью? Значит, заслужили каждый миг этого ада. А мне теперь можно уйти. Выход из моей рекреации был открыт и никем не охранялся. Полчаса назад я надеялся только на суматоху, а получил настоящую панику; рассчитывал отвлечь стражей минут на семь, а выиграл не меньше пятнадцати…

— Что за шум? — спросил Славка. Он ждал меня у лифта. — Как будто цирк приехал.

От железной цепи, которую мой друг таскал на ноге, теперь остался жалкий обрывок. Вот что бывает, если умножить пилочку для ногтей на огромный запас терпения.

— Приехал, — ответил я. — Все билеты проданы и нам не хватило. Так что валим отсюда.

Славка уже притащил два стула, чтобы блокировать автоматические двери лифта. У нас не было ни ключа, ни кода, и мы не могли запустить кабину наверх. Но этого нам сейчас и не требовалось. Нужно только вскрыть потолочный люк и сквозь него выбраться в шахту. По ней мы вдвоем за несколько минут пролетим здание насквозь, выберемся на крышу и с нее сумеем стартовать куда угодно. До рассвета еще часа четыре. Все стороны света нам открыты, но мы уже выбрали свой путь: к северу — через северо-запад.

План был настолько прост, что его нельзя было испортить. И все-таки Владу Туватину это удалось. Третий из подопытных с нашего уровня объявился у лифта через полминуты. Мы со Славкой не слишком доверяли ему и ничего не говорили о будущем побеге. Туватин сам нас вычислил и нашел: с его-то способностями проделать такой трюк — пара пустяков.

— Вы возьмете меня третьим, — сказал он. Это было утверждение, а не вопрос.

У него и раньше был монотонный голос автоответчика из телефонной службы точного времени. А сейчас он даже паузы между словами делал, как тот робот.

Влад жил здесь на мягком режиме — почти курортном по сравнению с нашими. Его не держали на привязи, не запирали его рекреацию и хорошо кормили. Здесь, на седьмом уровне, его дар только изучали, а наверху уже использовали. Дважды в неделю его куда-то увозили на лифте. Возвращался он с зеленоватым, как у утопленника, лицом, и я слышал, как он в своем помещении стонет и блюет. Влада было жаль, но Славка, как тот Боливар, физически не мог выдержать двоих. Это мы объяснили Туватину так быстро, как смогли.

Влад не удивился нашим словам и кивнул с деловым видом. Похоже, он всё продумал.

— Такой вариант я предвидел, — сказал он. — Верю. Тогда он возьмет меня вторым. Пусть Рома останется. Если останусь я, то сдам им ваши координаты. Вы же знаете, для меня нет тайн. Куда бы вы ни полетели, они проследят траекторию и вышлют МиГ вам на перехват.

— Ну ты и говно! — Славка сердито замахнулся на него кулаком. — Ты видел шею Ромы? Знаешь, каково носить ошейник с шипами? А ну брысь, мародер хренов! Или я тебя подниму метров на сто и сброшу сверху. И проблема будет решена. Хочешь? Да или нет?

— Нет, — ответил Влад. Хотя лицо его приобрело знакомый зеленоватый оттенок, я видел, что отступать он не намерен. — Но ты не сбросишь. Ты добрый. И ты поймешь меня и простишь. На свободе я принесу меньше вреда, чем здесь. Ром, скажи, что я прав.

Электронный циферблат над лифтом, мигая, уничтожал минуты. Препирательства с Туватиным почти съели маленький бонус, который заработал нам лев Кайзер. Надо было немедленно что-то решать. Ненавижу делать выбор между плохим и худшим.

— Влад, скажу, что ты сволочь, — устало произнес я. — И будешь для меня сволочью навсегда. А теперь, Славка, бери мародера и улетайте быстрее. Они все равно бы заставили его найти нас — лучше уж забрать его отсюда, чтоб некому было искать. Он, в общем, прав: остаться нужно мне. Кто-то все равно должен прибраться — сжечь ваши личные дела. Ну что они мне сделают? Не убьют же. Я — ценное имущество КГБ…

Эта история тридцатипятилетней давности вспомнилась мне в Праге, на улице Карела Земана, возле дома номер 52. Под вывеской с надписью «Agentura pro vyhledávání zvířat» я увидел имя владельца — и сразу же заныли все мои шрамы, скрытые под бородой. Да, меня тогда не убили, но сколько раз за те месяцы я жалел, что жив! К новому ошейнику, еще ужасней прежнего, добавили цепь на лодыжке и фиксаторы на локтях. После таблеток и уколов я неделями не мог нормально спать. Я перестал различать опыты, похожие на пытки, и пытки, похожие на опыты. Что-то они сделали с моим гиппокампом. В отличие от весов, полученных с рождения, тошнота в присутствии людей с Лубянки привязалась ко мне через год после того случая: думаю, это был подарочек седьмого уровня…