Книга Метромания - Ирина Майорова

– Шахов, у тебя совесть есть? Ты ж только до двух отпрашивался! Давай быстро к ребятам, они зашиваются!

Андрей виновато приложил руки к груди, по-солдатски развернулся на каблуках и помчался к ребятам.

В девятом часу вечера, когда гоп-компания вернулась с отчета начальству, Борька Снаткин вдруг хлопнул себя по лбу:

– Во, блин, совсем забыл! Андрюх, тебе тут с самого утра баба какая-то обзвонилась. Требовала сказать, где тебя можно найти. Нервная такая, а голос, как у сволоты-прапора, который у меня в армии был.

– Бас, что ли?

– Почему бас? Нормальный, женский. Я не про высоту, а про то, что баба, по всему видно, командовать привыкла.

– Это Людмила, – сделал вывод Шахов.

– Точно, – кивнул Борька. – Я и телефон, и имя записал. Пообещал: как появишься – сразу звякнешь. А че у тебя с сотовым? И я тебе на него звонил, и она.

– Мать твою! – выругался Шахов и полез в карман за трубой. А под нос пробормотал: – Из башки вон, что выключил…

Андрей набрал номер Людмилы. Не успела протрещать-пропиликать последняя цифра, как в трубке рявкнуло:

– Да, Кривцова!

– Людмила Романовна, это я, Андрей!

– Ты где был? Почему до тебя невозможно дозвониться?

В голосе мадам Кривцовой сконцентрировались такой силы требовательность и гнев, что наезд начальника за опоздание мог сойти за колыбельную.

– В милиции, – приглушенно ответил Андрей (коллективу его престижной и тщательно блюдущей реноме фирмы не обязательно было знать, что у Шахова или у кого-то из его близких проблемы с органами). – Перед тем как к оперу войти, трубу выключил, а включить забыл…

– Ну и что в милиции?

– Не по телефону. Новости хорошие, обнадеживающие то есть.

– Ладно. Катерина не звонила?

– Когда?

– Сегодня.

– Нет. А что случилось?

– Надо срочно что-то делать, искать ее. Если только не поздно.

– Что значит поздно?

– Она позвонила мне и сказала, что тебе не верит. Не верит, что ты пойдешь искать по станциям этого Петюню или как там его?

– Коляна.

– Да, Коляна. И что ты вообще не хочешь, чтобы Макс из этой клоаки на свободу вышел. Что ты нарочно все так обставляешь, чтобы он там навсегда остался.

– Что за бред! – возмутился Шахов.

Сделал это, наверное, слишком бурно, потому что на том конце возникла пауза. И голос у Людмилы, когда она заговорила, был не очень уверенный:

– Я ей тоже сказала, что бред. А она на своем стоит. Спросила, буду ли я с ней вечером спускаться. Я говорю: «Надо подождать Андрея, может, в этом надобности не будет». Но она как помешалась. Твердит одно и то же: «Тогда я одна, тогда я сама». Потом быстро попрощалась – и все. Я перезвонила – она трубку не берет. А мобильный, как и у тебя, выключен. Ты скажи, карта эта подземная у нее осталась или ты забрал?

– У нее.

– Ну, все, значит, она все-таки одна в эту канализацию полезла. Пропадет девчонка.

В голосе мадам Кривцовой послышалось отчаяние. И оно напугало Шахова даже больше, чем само известие об одиночной экспедиции Кати в преисподнюю.

Эвакуация

У занавешенного покрывалами входа в Митричеву пещерку Кривцов выключил фонарь, а войдя, прислушался. Хозяин тихонько похрапывал. Макс щелкнул зажигалкой и стал пробираться к разложенному в углу тюфяку.

– Ты чего там в темноте шаришься?

Макс вздрогнул.

– Я думал, вы спите… Не стал свет зажигать… Пить захотелось.

– А чего в куртке? Замерз, что ли? Или не ложился?

– Да не спится что-то, – уклончиво ответил Макс.

Взял со стола большую бутылку с минералкой, сделал из горлышка два глотка.

– Который час-то?

– Шесть доходит, – не глядя на часы, ответил Макс.

– Ну, еще часок можно поспать. Ты тоже давай ложись, не шастай, – проворчал Митрич. – Мне сегодня на работу.

Макс стянул промокшие насквозь кроссовки и носки, ледяные ступни укутал одеялом. Куртку снимать не стал – лег прямо в ней. Почему-то вспомнилось, как еще перед спуском в подземелье, сидя в «Макдаке» на Маросейке, он представлял свое возвращение из преисподней. Безусловно, триумфальное. После снятия всех нелепых обвинений и перенесенных им лишений и опасностей другим это возвращение быть и не могло. Тогда, меньше недели назад (неужели и вправду прошло всего несколько дней?), он воспринимал грядущий спуск под землю как приключение – забавно щекочущее нервы и определенно с хеппи-эндом. Не без удовольствия представлял, как станет рассказывать о своем пребывании в преисподней друзьям, знакомым и, главное, малознакомым девушкам. Как те будут смотреть на него с восторгом, охать, прижимая к декольтированному бюсту ухоженные ручки с длинными, острыми ноготками. И как сладко и неистово будут ему отдаваться. Женщин тянет к мужчинам, в которых есть что-то брутальное, звериное, мистическое. К мужчинам, пережившим страшные испытания, обманувшим судьбу, вступившим в схватку со смертью и вышедшим из нее победителями…

Противная дрожь в икрах и под коленками не унималась. «Не хватало только простудиться и слечь тут с температурой», – подумал Макс и, задрав куртку и рубашку, сунул ладонь под мышку. Вытащил и зачем-то понюхал пальцы. Слабый запах любимого дезодоранта, смешавшись с запахом пота, составил букет, от которого горло перехватил рвотный спазм.

Макс поднялся с топчана и на ощупь добрался до стола. Нашарил бутылку с минералкой, сделал несколько глотков.

– Включи свет, – как и час назад, ясным, совсем несонным голосом велел Митрич. – Сколько сейчас?

Макс щелкнул выключателем, прищурившись, посмотрел на часы:

– Семь почти.

– Минут через пятнадцать надо вставать. Хватит, повалялся, пора на работу. Ты чайник пока поставь, бутерброды из давешних остатков сделай. Чем без меня думаешь заняться?

– К Нерсессычу пойду – он просил помочь картотеку в порядок привести.

Сказал и подумал, что для него это сейчас, наверное, самое лучшее, чтобы отвлечься от рвущих голову мыслей. Даже если в качестве отвлечения – дурацкая бумажная работа, которая на самом деле никому не нужна.

– Ну, к Нерсессычу так к Нерсессычу… – согласился Митрич. – А где завтрак-то?

Около восьми в пещеру вошел Колян. В сторону Макса даже не посмотрел.

– Митрич, ну че, выдвигаемся? А может, еще полежишь денек? Не окреп ведь еще…

– Некогда разлеживаться! Сам говорил, Кардан грозился на счетчик поставить. Пришлет своих отморозков, забьют до смерти. Ладно, меня одного – все равно недолго осталось, а то еще и Нерсессыча. Да и этого, – Митрич мотнул головой в сторону Кривцова, – показывать никак нельзя. Мигом ментам стукнут, что чужой здесь ошивается, приметы опишут.